Михея или заботится о толковании закона, как он был
дан самим Иисусом [Матфей, XVII, 37-40]? "Яблоко"
мишени современного христианства заключается в простой
фразе - "бойся Дьявола".
Католическое духовенство и некоторые из мирских
сторонников римско-католической церкви все больше
борются за существование Сатаны и его бесов. Если де
Мюссе с таким неослабным рвением утверждает
объективную реальность спиритических феноменов, то это
потому, что по его мнению, последние являются наиболее
убедительным доказательством работы Дьявола. Этот
шевалье более католик, чем сам Папа; его логика и выводы
из никогда не существовавших и не установленных
предпосылок уникальны, и еще раз доказывают, что
предлагаемый нами символ веры как раз является тем,
который наиболее красноречиво выражает католическую
веру.
"Если магия и спиритизм", - говорит от, - "были бы только
химерами, нам пришлось бы навеки распрощаться со всеми
восставшими ангелами, тревожащими сейчас мир; ведь тогда у нас
больше не было бы здесь демонов... А если мы утеряем наших демонов,
мы также УТЕРЯЕМ НАШЕГО СПАСИТЕЛЯ. Ибо - от кого нас
спасать пришел тот Спаситель? И тогда - не было бы больше
Искупителя, ибо от кого или от чего мог бы тот Искупитель искупать
нас? Следовательно, не было бы больше христианства!!" [100, c. 12,
Предисловие].
О, Святой Отец Зла, Святой Сатана! Мы умоляем
тебя - не покидай таких благочестивых христиан как
шевалье де Мюссе и некоторые баптистские духовники!!
С нашей стороны мы хотели бы напомнить мудрые
слова Дж. К. Колкухуна [604], который говорит, что
"те люди, которые в наше время принимают доктрину о Дьяволе в
строго буквальном и персональном приложении, кажется, не отдают
себе отчета, что они, в действительности, являются многобожниками,
язычниками и идолопоклонниками".
Стремясь к превосходству во всем над древними
религиями, христиане претендуют на открытие Дьявола,
официально признанного церковью. Иисус был первым,
кто употребил слово "легион", говоря о них, и это есть то
основание, на котором де Мюссе защищает свою позицию
в одном из своих демонологических трудов.
"Позднее", - говорит он, - "когда Синагога угасла, передав свое
наследство в руки Христа, родились на свет и просияли отцы церкви,
которых некоторые люди, вследствие редкого и поразительного
невежества, обвинили в том, что свои идеи о духах тьмы они
заимствовали от теургов".
Три умышленные, осязаемые и легко опровергаемые
ошибки - чтоб не сказать более крепкого слова -
появляются в этих нескольких вышеприведенных строчках.
Во-первых, Синагога - далеко от того, чтобы угаснуть -
и ныне процветает почти в каждом городе Европы,
Америки и Азии; и изо всех церквей в христианских
городах она лучше всех обеспечена и лучше посещается.
Далее - в то время как никто не станет отрицать, что
много христианских отцов родилось на свет (исключая,
разумеется, тех двенадцати выдуманных римских
епископов, которые вообще никогда не рождались),
каждый человек, кто потрудится прочесть труды
платоников старой Академии, которые были теургами до
Ямвлиха, - узнает в них источник христианской
демонологии, так же как и ангелологии, аллегорическое
значение которой было полностью искажено этими отцами.
Затем, вряд ли можно согласиться, что вышеупомянутые
отцы когда-либо сияли, за исключением, может быть, в
блеске их чрезвычайного невежества. Достопочтимый д-р
Шакфорд, потративший лучшую часть своей жизни на
попытки примирить их противоречия и нелепости, в
конечном счете был вынужден в отчаянии отказаться от
всей этой затеи. Невежество последователей Платона
должно, действительно, показаться редким и
поразительным по сравнению с неизмеримой глубиной
Августина, "гиганта мысли и эрудиции", отвергавшего
шарообразность Земли - ибо, если это так, то это не
позволило бы жителям противоположного полушария
увидеть Господа Христа, когда тот спускался бы с небес во
время второго пришествия; или с глубиною Лактанция,
который с благочестивым ужасом отвергает такую же
теорию Плиния на том замечательном основании, что тогда
деревьям по ту сторону Земли пришлось бы расти
верхушками вниз, и людям пришлось бы ходить головами
вниз; или с глубиною Козьмы Индикоплюста, чья
ортодоксальная система географии забальзамирована в его
"Христианской топографии"; или, наконец, с глубиною
Бeды, уверявшего мир, что небеса "охлаждаются ледяной
водой, чтобы не загореться" [48], - это, должно быть,
особая милость Провидения, чтобы предотвратить
воспламенение небес от сияния их учености!
Как бы то ни было, эти сияющие отцы несомненно
заимствовали свои понятия о "духах тьмы" от еврейских
каббалистов и языческих теургов с тою, однако, разницей,
что они исказили и превзошли по нелепости все, что когда-
либо создала самая дикая фантазия индусской, греческой и
римской черни. Нет ни одной концепции дэва в персидском
пандемониуме даже наполовину столь несообразной, как
инкуб де Мюссе, переделанный с Августина. Тифон,
символически изображаемый как осел покажется
философом по сравнению с дьяволом, которого
нормандский крестьянин поймал в замочной скважине; и
это определенно не Ахриман и не индусский Вритра,
которые стали бы убегать в ярости и панике, когда к ним
Пирамида