набожнаго еврея, котораго онъ считалъ въ числе своихъ друзей, привить оспу ребенку. Но вместо
ребенка онъ нашелъ въ доме 9 человекъ евреевъ, которые бросились на него, крепко связали его и
оттащили въ комнату, отдаленную отъ улицы. Тамъ они продержали его до вечера. Ночью явился
раввинъ и привелъ съ собою цирульника. еому повалили на полъ, а подъ голову его поставили
большую чашу. Сначала хотелъ перерезать священнику горло самъ набожный хозяинъ дома, но
руки его дрогнули. Дали ножъ цирульнику. Началъ резать цирульникъ, но докончилъ братъ
домохозяина. Кровь была собрана въ чашу до последней капли. Затемъ трупъ мученика евреи
перетащили въ другую комнату. Платье, снятое съ него, сожгли; тело разрезали на части; кости и
голову столкли въ ступе, вместе съ кусками мяса сложили въ мешокъ и бросили въ помойную
яму. После умерщвленiя о. еомы евреи решили покончить и съ его слугою Ибрагимомъ, который
могъ безпокоить ихъ розысками своего хозяина. Онъ вошелъ во дворъ еврея спросить: где о.
еомае Евреи ему ответили, что о. еома въ доме прививаетъ оспу ребенку: “если хочешь его
видеть, подожди здесь”. После этого, заперевъ засовомъ ворота двора, евреи, въ числе семи
человекъ, бросились на Ибрагима и связали ему назадъ руки, а полотенцемъ заткнули ротъ.
Принесли медный тазъ, на край котораго положили голову несчастнаго. Два еврея резали его шею,
а остальные крепко держали его руки и ноги, чтобы онъ не могъ двигаться, пока не истекла изъ
него вся кровь. Сцена эта происходила среди двора и длилась только четверть часа. Трупъ
замученнаго, изрезаннаго также въ куски, какъ и трупъ о. еомы, вместе съ костьми былъ брошенъ
въ отхожее место. Убiйство о. еомы и его слуги взволновало даже турецкое правительство.
Начались розыски. Злодеевъ выдалъ беретъ (шапка) или скуфья о. еомы, которая незаметно
осталась въ доме еврея и почти случайно была найдена следователями. Отысканы были и жалкiе
останки труповъ. После долгаго запирательства, виновные, наконецъ, сознались въ совершенномъ
ими злодеянiи и со всеми подробностями разсказали, кто, что и какъ делалъ. Мы умертвили о.
еому, говорили евреи, потому, что кровь его намъ была необходима для отправленiя нашихъ
религiозныхъ обрядовъ, такъ какъ ее употребляютъ для опресноковъ и раздаютъ верующимъ. Мы
собрали ее Khalabiets (белую бутылку) и послали къ хахаму (т. е. раввину), такъ какъ обычай,
требуетъ, чтобы кровь хранилась у хахама. Изъ Багдада приходили письма съ просьбою на счетъ
крови, и хахамъ уведомилъ насъ, что онъ долженъ былъ отослать кровь въ Багдадъ. Хахамъ
сказалъ, и намъ всемъ было известно, что нужно достать крови и для опресноковъ, и что надо
позвать, подъ какимъ-нибудь предлогомъ, отца еому, такъ какъ онъ живетъ по соседству, убить и
добыть его кровь. Интересно показанiе дамасскаго раввина. “По нашему обычаю, – сказалъ онъ, –
опресноки съ кровью раздаются не всему народу, а лишь ревностнымъ последователямъ закона.
Накануне праздника опресноковъ хахамъ стоитъ у хлебной печи. Туда ревностные евреи
присылаютъ ему муку, изъ которой онъ приготовляетъ хлебы. Онъ самъ меситъ ихъ, такъ что
никто не знаетъ, что онъ въ нихъ примешиваетъ кровь, и разсылаетъ эти хлебы темъ, отъ кого
присылается мука”... На вопросъ следователя: “какимъ образомъ употребленiе крови считается у
васъ позволительнымъе” раввинъ ответилъ: “это – тайна велакихъ хахамовъ; они знаютъ это дело
и способъ употребленiя крови. Что же касается насъ, то мы знаемъ только то, что употребленiе
крови чрезвычайно разнообразно и имеетъ обширное примененiе. Кроме того, мы знаемъ еще, что
кровь въ опреснокахъ не всегда смешивается съ тестомъ, а иногда ограничиваются темъ, что
намазываютъ хлебъ только сверху, какъ будто бы для того чтобы позолотить его”. Злодеи не были
подвергнуты наказанiю, но не по решенiю турецкаго суда, а по причинамъ иного рода. Вотъ что
писалъ султанъ Мегеметъ въ своемъ фирмане: “Изъ представленнаго намъ отъ лица всехъ
европейцевъ, исповедующихъ законъ Моисея, ихъ представителями, г.г. Монтефiори и Кремье,
прошенiя мы усматриваемъ, что они желаютъ освобожденiя заключенныхъ и обезпеченiя
безопасности евреевъ, бежавшихъ отъ суда по делу о.еомы, монаха, пропавшего изъ Дамаска, и
его слуги Ибрагима. А такъ какъ, въ виду ихъ многочисленности, неудобно будетъ отказать ихъ
просьбе, то и повелеваемъ: освободить еврейскихъ узниковъ, и дозволить бежавшимъ свободный
въездъ обратно”. Драхъ, старейшiй изъ раввиновъ, вернее султана указалъ причину, почему
убiйцы о. еомы остались ненаказанными. “Убiйцы о. еомы сознавшiеся въ своемъ преступленiи, –
сказалъ онъ, – были освобождены отъ преследованiя законовъ при посредстве усилiй евреевъ
всехъ государствъ. Золото играло важнейшую роль въ этомь деле”. То же утверждаетъ и Лоранъ,
основательно изучивши это дело.
1-го Iюня 1860 года, въ день Вознесенiя Христова, крестьянинъ деревни Чалы, Горiйскаго
еузда, Датиха Джапарошвили отправился съ женою и двумя сыновьями въ гости къ своему другу
Датику Ломидзе, въ соседнее село Гвердисубани, предместье Сурама, где, по случаю храмового
праздника, была обычная сельская ярмарка, на которой торговали и прiехавшiе изъ Сурама евреи.
Когда Джапарошвили съ женою и старшимъ сыномъ находились въ доме Ломидзе, младшiй сынъ
Алексей, имевшiй отъ роду только 21/2 года, оставленный родителями на арбе (телеге), неизвестно
куда девался. Только на 5-й день онъ случайно былъ найденъ крестьяниномъ Гогнадзе въ лесу, въ
трехъ верстахъ отъ Гвердисубани, еще живымъ, но тотчасъ скончавшимся. Въ 18-ти шагахъ отъ
места, где лежало дитя, найдены его штаны, распоротые по шву, и куски ситца и хлопчатой бумаги
изъ его архалука. Въ ту местность онъ самъ зайти не могъ “по причине трудностей,
представляемыхъ общими дорогами”. Родители его высказали подозренiе на евреевъ. Всемъ
бросилось въ глаза, что въ этомъ году на ярмарке въ Гвердисубани, сверхъ обыквовенiя, много
было евреевъ изъ разныхъ месть, но посале пропажи мальчика, они въ тотъ же день скрылись,
тогда какъ въ прежнiе годы они оставались тамъ для торговли по три дня. Двадцать человекъ, подъ
присягою, утверждали, что до 4-го Iюня они несколько разъ были на томъ месте, где отысканъ
потомъ трупъ ребенка, но его тамъ не было. Родители и семнадцать человекъ (последнiе подъ
присягою) показали, что, осматривая тело ребенка, они видели на немъ внутри носа, на груди,
коленяхъ и ногахъ ранки, сделанныя какъ бы булавкою. Уездный врачъ Морицъ и сурамскiй
участковый заседатель Тюбукинъ вели себя въ этомъ деле странно, и народная молва, быть
можетъ, не безъ основанiя, утверждала, что оба они были подкуплены евреями. Начальству
поведенiе ихъ также казалось настолько подозрительнымъ, что ихъ скоро и въ связи съ этимъ
деломъ лишили местъ, по представленiю Тифлисской судебной палаты. Получивъ заявленiе отъ
Джапарошвили объ исчезновенiи его сына, Тюбукинъ не принялъ никакихъ меръ и ничего не
сделалъ и только 8-го Iюня т. е., 8 дней спустя после исчезновенiя мальчика и три дня спустя уже
после нахожденiя его трупа, онъ ограничился лишь донесенiемъ уездному начальнику о
происшествiи, зная, какъ самъ онъ пишетъ, всю важность этого дела, равно какъ и то, что
подозренiе пало на евреевъ; а къ производству следствiя онъ приступилъ только 14 Iюня. Врачъ
явился для осмотра трупа 13-го Iюня, и, вопреки требованiю закона, осмотръ произвелъ безъ
присутствiя уезднаго прокурора и понятыхъ. По причине кавказской жары, пролежавшiй две
недели подъ открытымъ небомъ трупъ сильно разложился, а потому и неудивительно, что врачъ
могъ заметить на немъ только “на бедрахъ его, выше коленъ, три царапины, происшедшiя по-
видимому, отъ оцарапанiя твердымъ острымъ теломъ”. По заключенiю врача, ребенокъ умеръ отъ
голода. Но скоро свидетельскiя показанiя представили иную картину его смерти. Дочь сурамскаго
еврея Давида Джанашвили, Лiя, 6-ти летъ отъ роду, разсказывала въ школе, въ которой она
училась, своей воспитательнице, при свидетельницахъ, что Карельскiй еврей Абрамъ днемъ
привезъ въ домъ ея отца малолетняго ребенка-мальчика, въ красномъ архалуке, что отецъ ея былъ
тогда въ отлучке, а въ доме оставалась одна мать, что Абрамъ ночевалъ съ ребенкомъ въ морани,
где навещали его сурамскiе евреи – Микано (онъ же и Михаилъ) Кожiяшвили, Ело Пичхадзе и дядя
ея Рафаилъ Хахамъ, что, наконецъ, по истеченiи трехъ дней, Абрамъ отвезъ куда то ребенка,
завязавъ ему платкомъ ротъ. Это показанiе девочка подтвердила и на следствiи. Вторая дочь
сурамскаго еврея Абрама Магалашвили, Марiама, 10 летъ, говорила жене священника Николая
Бебеяшвили, Маги что евреи держали мальчика Алексея въ доме хахама Давида Джанашвили подъ
корзиною и что отецъ ея говорилъ евреямъ, что за такое дело ихъ разстреляютъ. Марiама
подтвердила это при следствiи, добавивъ, что когда мальчикъ Алексей былъ приведенъ Абрамомъ
въ домъ Давида Джанашвили, въ то время находились тамъ евреи – Исраилъ и Рафаилъ
Джанашвили, еврейки Ело Пичхадзе и Михаилъ (Микано) Кожiяшвили, что после умерщвленiя
Алексея, какъ говорилъ отецъ ея, изъ дома Давида что-то раздавали въ дома сурамскихъ евреевъ, и
Пирамида