одинъ изъ нихъ не сознался. Тогда судъ, на основанiи саксонскаго права, libro secundo, folio 122,
постановилъ: отбирать у нихъ показанiя подъ пытками (растягиванie на колесе и прижиганiе
свечами). Узнавъ о такомъ постaнoвленiи суда, сынъ корчмаря Мордхи Маiоровича, Лейба
заявилъ, что онъ, безъ пытки, готовъ дать показанiя добровольно, и въ заседанiи Суда 20 апреля
объявилъ следующее: “Гершона Хаскелевича, сына михновскаго арендатора, уговорилъ на
преступленiе заславскiй кагалъ, а именно: Берка Авросевъ, – кагальный старшина, Абрамекъ –
кагальный школьникъ, Лейба – ключникъ михновскаго арендатора, Яковъ – арендаторъ
покощевскiй, Берка 3акрутецкiй – сынъ арендатора, Мошко Маюровичъ, Лейба Мордковичъ,
Мордухъ Янкелевичъ и Зорухъ Лейбовичъ, мирошникъ [ 91 ] арендатора михновскихъ мельницъ
(разоблачитель). Последняго, впрочемъ, сказалъ Лейба, мы освобождаемъ отъ всякой кары, ибо
онъ не присутствовалъ при томъ, какъ мы все вместе ночью, со среды на четвергъ, въ корчме, что
на михновскомъ тракте, въ горнице, убивали человека, завязавши ему глаза, а въ ротъ воткнули
“жеребца” съ веревкой. Для извлеченiя крови мы ножами вскрывали жилы въ техъ местахъ, где
было нужно. Нацедивши крови, вышеупомянутые члены кагала налили полную бутылку и мне
также дали той крови въ бутылочке. Во время печенiя мацы, я влилъ ее въ тесто, а затемъ,
замесивши, поставилъ въ печь. Потомъ, согласно закону, мы ели эту мацу въ теченiе двухъ ночей,
а днемъ ели другую мацу. Покойного Антонiя, пришедшаго ко мне за двое сутокъ передъ темъ
пешкомъ, безъ коня и сабли, прикрывши подстожинами [ 92 ], а платье его – жупанъ, шапку,
штаны, поясъ и рубаху, по приказанiю вышепоименованныхъ кагальныхъ старшинъ, присланныхъ
въ корчму изъ города, – Гершонъ бросилъ въ печь и сжегъ. Намъ же подъ угрозой синагогальнаго
проклятiя было приказано никому не говорить о происшедшемъ. Намъ сказали: “даже въ томъ
случае, если подвергнетесь суровымъ наказанiямъ или смертной казни, ни въ чемъ не
признавайтесь и не выдавайте того, что знаете, и вы будете мучениками за старую веру”. Мошко
Маiоровичъ верхомъ на коне въ мешке отвезъ въ Заславъ бутылку съ кровью и тамъ вручилъ
Берку Авросеву, а онъ уже зналъ, кому ее следуетъ передать, – только раввину для благословенiя”.
23 апреля Лейба Мордуховичъ, вторично опрошенный судомъ, безъ пытки, подтвердилъ свое
первое показанiе и дополнилъ его некоторыми частностями. “Въ корчму съехались – говорилъ онъ
– Гершонъ Хаскелевичъ, школьникъ Абрамекъ, белгородскiй арендаторъ Мошко, покощевскiй
арендаторъ Яковъ, закрутецкiй арендаторъ Беркъ, ключникъ Лейба и Беркъ Авросевъ. Мордко
Янкелевичъ, отецъ мой, также былъ въ корчме. Что касается Мошки, то онъ прiехалъ изъ
Покощевки уже после убiйства человека. Все указанныя лица принесли спящаго, пьянаго
человека въ горницу, завязали ему голову какими-то штанами, а затемъ веревкой и мучили на
земле. Я спросилъ у нихъ: “для чего вы это делаетее” Все закричали на меня, говоря: “а тебе что
до тогое Мы богаче тебя. Если что и случится, мы заплатимъ”. Я испугался ихъ и вышелъ изъ
горницы въ избу. Убивши человека, они вытачивали изъ него кровь въ подставленный сосудъ, а
затемъ сливали въ бутылку. Когда закрутецкiй арендаторъ (Беркъ) собирался уезжать, онъ взялъ
покойника на свой возъ. Я боялся дотронуться до трупа, а они сами вынесли его въ болото, въ
лозы, и тамъ прикрыли сенными подонками. Они взяли кровь, а остатки Мошка Маiоровичъ отвезъ
въ Заславъ и тамъ отдалъ Берку Авросеву. Я думаю, что дело это не могло обойтись безъ раввина,
ибо онъ обязанъ благословить эту кровь. Я не настолько сведущъ въ талмуде, чтобы знать, что
произойдетъ съ той кровью. Намъ приказали присягнуть, чтобы мы никому не выдавали этой
тайны. Что касается одежды, то ее жгли все вместе. Это для того, чтобы вместе же терпетъ и
муки, если что случится. Для меня также оставили бутылочку съ кровью: если бы я не взялъ ея,
евреи тамъ же убили бы меня. Оставленную мне кровь я закопалъ на дворе, дабы она “не вопiяла”',
самъ же поехалъ въ Михнове, где я святковалъ, елъ мацу съ другою кровью (insza krew). Хаскель
прислалъ на свое место Гершона, – чрезъ своего ключника послалъ кровь въ Заславъ. Мошко
Маiоровичъ отдалъ эту кровь Берку Авросеву. Мой отецъ (Мордко Маiоровичь) резалъ ножемъ и
поролъ жилы покойника”.
Примеру Лейбы Маiоровича последовалъ и сынъ михновскаго арендатора – Гершонъ
Хаскелевичъ. Онъ давалъ показанiе въ заседанiи суда 20-го апреля добровольно, безъ пытокъ и, не
смотря на то, что въ тюрьме онъ сиделъ въ одиночной камере и допрашиваемъ былъ особо отъ
другихъ обвиняемыхъ, его показанiе совершенно согласно съ показанiемъ Лейбы Маiоровича. “Все
заподозренные евреи – говорилъ онъ – вместе со мною, Гершономъ, убили того человека въ
горнице, въ корчме, что на михновскомъ тракте, причемъ вытачивали изъ него, еще живого, кровь
и пороли жилы ножемъ. Когда выточили кувшинъ крови, Мошко Маiоровичъ отвезъ въ Заславъ
бутылку съ кровiю и отдалъ ее для кагала Берку Авросеву. Объ этой крови зналъ раввинъ, а также
все кагальные старшины. Остатки крови роздали намъ для совершенiя обряда. Всемъ намъ было
приказано, подъ угрозой синагогальнаго проклятiя, никому не говорить о происшедшемъ, а также
никому не сообщать объ этомъ распоряженiи. Тело покойнаго Антонiя, съ зажатымъ ртомъ и
завязанными платкомъ и веревкой глазами, мы отнесли въ лозы, въ болото, въ подонки. Одежду
его – жупанъ, поясъ, штаны и рубашку – я, Гершонъ Хаскелевичъ, по приказанiю упомянутыxъ
евреевъ бросилъ въ печь и сжегъ. Что мы делали, въ томъ я сознаюсь”.
Въ заседанiи Суда 28 Апреля Гершонъ Хаскелевичъ снова подтвердилъ свое
первоначальное показанiе и при этомъ сказалъ следующее: “когда я былъ при нагрузке панской
горелки въ винномъ погребе въ Покощевке, тамошнiй арендаторъ Яковъ обратился ко мне съ
следующими словами: “Гершонъ, Мошко белгородскiй требуетъ тебя зачемъ то въ загалицкую
корчму и я тамъ буду. Мы условились на определенный день. Вечеромъ я поехалъ въ Михново, а
когда прiехалъ домой, отецъ спросилъ, – зачемъ я прiехалъ. Я сказалъ, что для отдыха. Затемъ,
после ужина, ночью, когда мы уже собирались спать, изъ Заслава прiехали на своихъ лошадяхъ
Беркъ Авросевъ и заславскiй школьникъ Абрамекъ и просили меня вывести ихъ на белоградскую
дорогу. Такъ какъ и мне нужно было туда же, я селъ къ нимъ на возъ и вместе съ ними прiехалъ
въ Загалихскую корчму. Здесь мы застали закрутецкаго арендатора Мошка, покощевскаго
арендатора Якова, ключника Лейбу, Мошко Маiоровича, Лейбу Мордховича и Мордуха
Янкелевича. Здесь же присутствовали я, Гершонъ Хаскелевичъ, Беркъ Авросевъ и Абрамекъ
школьникъ. По приказанiю Берка, школьника и другихъ, все мы присягнули надъ Библiей въ
соблюденiи тайны. Зоруха при этомъ я не виделъ. По принесенiи присяги, арендаторы Яковъ
покощевскiй и Беркъ закрутецкiй подошли къ пьяному человеку, закрыли ему штанами глаза и
ротъ и завязали веревкой чрезъ губы на затылокъ. Арендаторы ударили его несколько разъ
обухомъ секиры. Тогда Мошко белгородскiй, Беркъ Авросевъ и Абрамекъ школьникъ начали
вскрывать жилы на рукахъ покойника, а Мордко Янкелевичъ ударилъ того человека въ плечо.
Подъ кровь поставили миски: на ногахъ вскрывали вены. Я, Гершонъ, содралъ ногти съ двухъ
пальцевъ на левой ноге. Ключникъ и вышепоименованные евреи делали тоже. Кровь изъ мисокъ
сливали въ бутылки. Самаго покойника мы снесли на возъ и, отвезши въ лозы, положили подъ
сгнившимъ сеномъ. Кровь распределили следующимъ образомъ: Яковъ съ Мошкомъ взяли
бутылку, Беркъ со школьникомъ – также бутылку, третью бутылку – белгородскiе арендаторы, а
остальное – Яковъ покощевскiй послалъ, чрезъ своего шурина, Мошко Маiоровича, въ Заславъ для
передачи Берку Авросеву. Я, Гершонъ, въ тотъ же вечеръ поехалъ въ Покощевку, а остальные
упомянутые евреи разъехались по домамъ. Что касается платья убитаго, то я не знаю, кто его
сжегъ”. – Мошко Маiоровичъ, – правда, после пытки, – подтвердилъ все показанное Зорухомъ и
Гершономъ. Одинъ старикъ еврей, хозяинъ корчмы, въ которой было совершено злодеянiе,
Мордко Янкелевичъ, несмотря на пытки (его растягивали колесомъ и прижигали шинами), ни въ
чемъ не сознался и все время упорно молчалъ. Даже на очной ставке, когда сынъ его Лейба сказалъ
ему въ глаза: “И ты, отецъ, былъ при yбiйстве покойнаго Антонiя”, – онъ и тогда не хотелъ ни въ
чемъ сознаться, только опустилъ внизъ глаза и путался въ словахъ...
Свидетельскiя показанiя обнаружили, кроме обвиняемыхъ, еще многихъ соучастниковъ въ
совершенномъ злодеянiи. Но они почему-то не были привлечены къ суду, да и изъ обвиняемыхъ
были осуждены только четыре: зато надъ ними былъ произнесенъ приговоръ чрезвычайно
суровый, а именно: 1) содержателя корчмы Мордко Янкелевича судъ постановилъ посадить
живымъ на колъ и оставаться ему на колу до техъ поръ, пока птицы не съедятъ и пока его
безчестныя кости не разорвутся и не спадутъ на землю; 2) съ сына михновскаго арендатора
Пирамида