киана Самосатского, даже не упомянув имя Огмия, или теряются в догадках о богах
Галлии на основе одной лишь иконографии. Схожим образом некоторые упорно отри-
цают возможность сравнения с ирландским материалом по причине относительной и
нерегулярной христианизации ирландских текстов, забывая, что благодаря этой хри-
стианизации тексты существуют и сохранили свою архаику, потому что первая запись
несомненно зафиксировала их в изначальной устной форме, в какой они бытовали, ко-
гда филиды, ответственные за их передачу, были обращены в христианство.
2..ПОЛИТЕИЗМ И АНТРОПОМОРФИЗМ.
Первое из таких буквальных и превратных толкований не делает никакого рали-
чия между кельтской религией ранней эпохи, эпохи независимости, и галло-римской
религией поздней эпохи, и называет и ту и другую кельтской или галльской. Оно также
ставит богов континентальных кельтов в зависимость от римских религиозных концеп-
ций. Поскольку Цезарь говорит о существовании в Галлии пяти великих божеств, кото-
рым он дает имена из классического пантеона, исследователи принялись выискивать
Юпитера, Меркурия, Аполлона, Марса и Минерву в любом изображении и любой над-
писи. При таком подходе проще простого отыскать их сотнями и тысячами. И так как
есть любые варианты Меркуриев, Аполлонов, Юпитеров, Марсов и Минерв, от самых
грубоватых и неумелых статуй до самых искусных, приближающихся к классическому
искусству, создавались всякого рода типологические классификации, соответствующие
религиозным «уровням».
Но Юпитер галло-римского ваятеля нередко имеет в качестве атрибута не пучок
молний, а колесо, да к тому же трудно подыскать окончательное объяснение змееного-
му гиганту. Сотни местных прозвищ встречаются лишь по одному разу, сопровождае-
мые божественным именем или эпитетом, иной раз служащим подписью к какому-
нибудь изображению, а иной раз и нет; при таких обстоятельствах не всегда можно ут-
верждать, относятся ли они к Меркурию, Марсу или Юпитеру. Синкретизм в таких слу-
чаях является слишком удобным объяснением, чтобы быть принятым: он существует
только в современных интерпретациях религии континентальных кельтов и никогда мы
не находим ни малейшего следа его в документах, которые являются нашими обычны-
ми источниками.
Еще хуже обстоит дело, когда кто-то, не прибегая к помощи описательного ком-
ментария, пытается определить функцию того или иного бога исходя из его классиче-
ских аналогий, норовит порассуждать о его одеянии, физическом обличье или позе. В
колесе Юпитера-Тараниса усматривают солнечный символ, даже и не думая о косми-
ческом колесе владыки мира. Галло-римский Марс, открытый посреди поля или побли-
зости от термального источника, будет считаться покровителем урожая или богом-
целителем. Таким образом появляется на свет аграрный, водный и медицинский Марс.
А за неимением технического или типологического описания, служащего верным и по-
лезным указанием для археологических исследований, о находке можно сказать что
угодно. Так обстоит дело с котлом из Гундеструпа, который, не имея надписи, не может
ничему противоречить и ничего подтверждать; он является своего рода сборником ко-
миксов на темы галльской мифологии – его можно истолковывать самым произвольным
и фантастическим образом. Можно даже описать кельтскую космогонию (в сложной
традиции существует не одна, а несколько космогоний!) на нескольких сотнях малень-
ких страниц, где центральной темой – злоключения Бога Отца и Богини Матери, то
женщины, то кобылы.
Сотни книг и журнальных статей, противореча друг другу, пытаются таким обра-
зом обрисовать контуры религии столь же туманной, сколь и изменчивой. Нет ничего
легче подобных толкований; сравнивая их между собой, поражаешься лишь их много-
численности и нелепости. Самый же хитроумный и распространенный метод состоит в
том, чтобы напрямую сопоставить континентальные изображения с островными мифа-
ми. Речь идет не о самом принципе сравнения, а о его ошибочном применении. Именно
этим некогда самонадеянно занималась М.-Л. Шёстед, объяснявшая ирландскую ле-
генду о Кухулине, привлекая на помощь изображения на галльских монетах. Но можно
ли датировать легенду историческим временем? Когда дохристианские ирландцы им-
портировали или имитировали галльские монеты, если они вообще не принимали ис-
пользование монет? И какое собрание галльских монет настолько детализировано,
чтобы содержать или ясно отображать все эпизоды легенды о Кухулине? Можно ли
представить ирландцев конца античности или начала средневековья, или даже их
дальних предшественников, друидов и филидов эпохи Юлия Цезаря, предающихся
рискованным и изощренным играм подобных произвольных толкований?
Повторим еще раз, что сравнение должно основываться на целокупности, а не на
деталях, не имеющих между собой органической связи. Теория Шёстед была обречена
на неудачу. Но она послужила питательной средой для многих кельтоманских заблуж-
дений. Ибо такой путь неизбежно приводил к заключениям, в конечном счете нелепым
или донельзя плоским. Из них следовало, что кельты были политеистами на греко-
римский манер, но их политеизм забавно усугублялся сотнями и тысячами божествен-
ных сущностей, местных или племенных, а то и корпоративных или семейных. Так как
причины отсутствия большого объединенного кельтского государства были не ясны,
политическое дробление переносилось на религиозную сферу. И поскольку социальную
структуру понимали не лучше, рассматривали обычно самый элементарный племенной
уровень. Поскольку же все эти галльские божества были вполне взаимозаменяемы и ни
одно из них не обладало какой-то определенной, четко ограниченной функцией, как в
Греции и Риме, было решено, что кельтская религия пребывала на примитивной стадии
разработки и становления, а ее божества оставались недифференцированными. Это
позволило эрудитам заявить, что кельты не знали никакого божества и обладали неот-
четливой и бедной религиозностью.
Затем, когда были рассмотрены загадки этого синтеза, политеизм, понятие весь-
ма удобное в том смысле, что в него, как в одну корзинку, укладывалось множество
разнородных деталей, был парадоксальным образом сведен к монотеизму «Великого
Бога», иногда сопровождаемого «великой богиней», которые не имели определенных
очертаний и имен, и архетипом которых мог служить любой памятник, изображающий
человеческую фигуру. Сделав такой вывод, забыли также, что основа теологии, или же
религиозной доктрины – это не просто галерея портретов, пусть даже божественных. В
этом смысле умножение археологических открытий бесконечно умножило трудности их
интерпретации, ибо с каждым разом становилось все сложнее осуществлять синтез
теорий или гипотез, далеко между собою не совпадающих. Есть, кстати, весьма извест-
ные научные труды, также оставляющие впечатление подобранной наугад картотеки.
Другие работы являются фантастическими интерпретациями конкретных фактов: кин-
жал, найденный в могиле, станет ножом для жертвоприношегний, а выгребная яма по-
служит хтоническому культу. Как же анализировать религиозную доктрину, управляю-
щую жертвоприношением, отталкиваясь только от содержания мусорного ящика?
Поскольку, и неспроста, в схеме Цезаря не обнаружилось никаких следов такого
сонмища божеств – ведь схема эта не являлась справочником, – то принялись для на-
чала исправлять проконсула, упрекая его в легковесности, неточности, почти в тупо-
умии, поскольку он ничего не понимал в том, что пытался описывать; потом снова заго-
ворили о синкретизме: во время и по завершении «благодеяний» pax romana несколько
тысяч галльских божеств или numina были с грехом пополам распределены по полоч-
Пирамида