лексике большей части современных немецкоязычных специалистов. Он отражал ско-
рее идеологию, чем лингвистику.
Предваряя все описание или перечисление, если не сказать, все исследование,
здесь еще можно сказать, что никакой декларируемой индоевропейской национально-
сти не существует. Еще меньше сознания принадлежности к единому сообществу вро-
де греческого койне. Этого сознания не было никогда. По определенной причине не су-
ществует также никакого общего «архива». Индоевропейские диалекты, в том смысле,
что имел в виду Мейе, неизбежно происходят от индоевропейского «языка», и было бы
самонадеянным пытаться датировать их происхождение или качества и условия пере-
хода от теоретического индоевропейского к самобытной реальности индоевропейских
языков. Диалектное дробление и расщепление не всегда происходило с одинаковой
скоростью и одновременно, не всегда эти процессы подчинялись одним законам или
протекали в одинаковых условиях. В гуманитарной науке каждый случай всегда уника-
лен по своей сути.
Кроме того, «понятие» индоевропейскости, скорее чем индоевропейский «фак-
тор», всегда служило для определения происхождения, будь то одного или нескольких
языков, одной или нескольких религиозных идеологий, показывающих определенное
количество общих признаков. К тому же анализ и комментарий предполагают значи-
тельную документацию и множество предосторожностей, не допуская грубого или аван-
тюрного обращения с языком: тот факт, что «царь» – это raj на санскрите, rex по-
латыни, rix по-галльски и r? по-ирландски от основы *reg, несомненно означает, что се-
мантика слова не скрыта от нас, и, что существует прочная основа для установленияя
лингвистических, религиозных или даже «социологических» параллелей. Однако нужно
остерегаться делать поспешные выводы о том, что римский rex и ирландский r? обла-
дали одинаковыми правами и обязанностями. То же самое можно сказать о римском
фламине и индийском брахмане.
При этом большая часть лингвистов сейчас отказывается локализовывать гипо-
тетическую индоевропейскую общность, обязательно доисторическую, во времени и
пространстве:
- во времени, поскольку самые древние из известных морфологий да-
ют представление только о четко выделенных и сформировавшихся языках
или группах (как можно говорить об удобной общей хронологии для санскри-
та, который за пять веков до н.э. уже располагал руководствами по грамма-
тике, и для литовского языка, письменных памятников которого нет до конца
средних веков?);
- в пространстве, поскольку мы не знаем, откуда индоевропейцы рас-
пространились во все стороны (с Украины, из Средней Азии или из Литвы?):
индоевропейская археология не говорит прямо об уровне их материальной
цивилизации, и только религиозные традиции сообщают о том, что они при-
шли с севера.
Иначе говоря, мы имеем перед глазами последствия или результаты и игнориру-
ем все причины и начала. Все, что мы имеем право утверждать, сводится к тому, что
древнейший уровень, который лингвистическая история позволяет восстановить в Ев-
ропе – это индоевропейская праистория, основанная на важнейших родственных свя-
зях и сходствах. Еще глубже в прошлом – неизвестнность, отсутствие истории, или, что
еще хуже, отсутствие любого мифа и любой традиции. Лингвист, желающий реконст-
руировать общий индоевропейский язык вступит в такую же рискованную игру, как и
философ, стремящийся разрешить загадку происхождения языка. В оправдание лин-
гвистов нашего века скажем, что они уже давно отказались от такой иллюзорной цели.
Индоевропейские словари с различными вариантами методологии и порой большой
разницей в результатах, ограничиваются фиксированием различных эволюций общих
корней.
Лигвистический критерий, применяемый в понятии о индоевропейскости лежит в
основе всех определений, основанных на развитии: условия развития кельтских язы-
ков отличаются от условий развития латыни или греческого. При недостатке археологи-
ческих свидетельств, все, что мы знаем о индоевропейцах (их обществе, институтах,
праве, религии) следует, прямо или косвенно, из знания их языков. Таким образом,
предпочтительнее говорить о конкретном формировании индоевропейских языков, чем
о “расселении” индоевропейцев как реального и уникального народа с собственным
самосознанием.
Между тем, понятие индоевропейского является фундаментальным и необходи-
мым, поскольку представляет собой наш уникальный источник для классификации и
восприятия соответствующих языков, вопреки отдалению большинства современных
языков от их древнего состояния. Кельтские языки вызывают интерес, не потому что
они сегодня представляют собой “индоевропейское” состояние (что было бы ложным
после такого долгого их развития), но поскольку один из древнейших лингвистических
уровней в Западной Европе представлен кельтским, абстракцией, созданной из не-
скольких маргинаальных вариаций, и поскольку кельтские языки индоевропейские по
происхождению. В нашем распоряжении нет общего кельтского, аналога “общего ро-
манского”, то есть, латыни, однако у нас есть достаточно доказательств его существо-
вания в прошлом. К сожалению не пестрота и своеобразие современной Европы дают
нам средство, с помощью которого можно утверждать или предполагать об этих дока-
зательствах. Тогда как кельтские языки являются интереснейшей главой в истории за-
падной лингвистики, превратности их истории сделали их одними из последних в ие-
рархии лингвистических ценностей. Нет никакого общего измерения у распространения
английского языка по многим континентам и выживания ирландского, валлийского и
бретонского в тесном убежище вдали от главных путей сообщения.
Для современного состояния наших знаний характерно, что ведущий француз-
ский специалист в области индоевропейских исследований, Антуан Мейе, озаглавил
свое теоретическое и практическое описание нашей языковой семьи – “Индоевропей-
ские диалекты” (Antoine Meillet, Les dialectes indo-europ?ens, ?d. Champion, Paris, 1950),
используя слово «диалект», для обозначения не совсем известной материи, всего, что
подразумевает исследование неясного, сложного и сомнительного предмета.
Характерно также, что большая часть современных лингвистов предпочитают
синхронию диахронии или изучают язык через отклонения и ненормальности речи. К
тому же есть тенденция исследовать физические или физиологические средства фона-
ции в ущерб понятийным и интеллектуальным аспектам, которые дают человеческой
речи ее основное качество.
Очевидно, что в наших намерениях не было поправить работу Мейе или других
лингвистов. Но некоторые аспекты их работ нуждаются, с точки зрения кельтолога, в
серьезном пересмотре. Мы не критикуем в принципе такое утверждение:
Сравнительную грамматику индоевропейских языков делает возможной суще-
ствование определенной «индоевропейской нации», так же как групп, на которые
она разделилась, каждая из которых, в свою очередь, составила нацию: «арий-
скую» (индоиранскую), «эллинскую», «итало-кельтскую» и т.д. В каждом регионе,
господствующая аристократия, организатор, делала доминирующим один опре-
деленный язык, так же как она заставляла доминировать свой тип социальной
Пирамида