не было в этом месте, и Айну Мелько при всей его власти и
величии уступил
волшебству этой эльфийской девы, и действительно, даже веки
Лориена налились бы
тяжестью, будь он там, чтобы посмотреть на танец Тинувиэли.
Затем упал Мелько,
задремав, и соскользнул, наконец, в глубочайшем сне со своего
трона на пол, и
его железная корона откатилась в сторону.
Неожиданно Тинувиэль прекратила танец. В чертоге не было
слышно ни звука, кроме
сонного дыхания; даже Берен спал под самим престолом Мелько,
но Тинувиэль трясла
его, пока он, наконец, не проснулся. Затем в страхе и дрожи он
разорвал на куски
свою маскировку и освободившись от нее вскочил на ноги. Тогда
обнажил он тот
нож, что добыл на кухнях Тевильдо. и он схватил железную
корону, но Тинувиэль не
могла сдвинуть ее, и вряд ли мускулов достало бы, чтобы
повернуть ее. Велико
неистовство их страха, когда в этом темном чертоге спящих
Берен работает так
бесшумно, как может, чтобы высвободить Сильмарил своим ножом.
Вот он высвободил
огромный центральный камень, и пот льется с его лба. но когда
он вырывает его из
короны, смотри! его нож ломается с громким треском.
Тинувиэль едва удержалась, чтобы не вскрикнуть при этом, и
Берен отскочил в
сторону с одним Сильмарилом в руке, а спящие заволновались, и
Мелько застонал,
словно злые мысли вмешались в его сон, и черным был взгляд его
спящего лица.
Удовлетворившись тогда этим одним сияющим камнем, эти двое
бежали из чертога,
запинаясь во многих темных коридорах, пока по тусклому серому
свечению не поняли
они, что достигли ворот - и узри! Каркарас лежал на пороге,
уже проснувшийся и
бдительный.
Тотчас же Берен прикрыл собой Тинувиэль, хотя и сказала она -
нет, и это
кончилось плохо, ибо не было у Тинувиэли времени вновь
наложить свое заклятье
сна на зверя, прежде чем Берен увидел, как он обнажает зубы и
зло ворчит. "Из-за
чего такая неприветливость, Каркарас?" - сказала Тинувиэль.
"Из-за этого Нома,
который не входил сюда. но теперь в спешке выходит." - сказал
Нож-Клык; и с
этими словами он прыгнул на Берена, который ударил волка
кулаком между глаз,
схватив его другой рукой за горло.
Тогда Каркарас схватил эту руку своими ужасными челюстями, и
это была та рука, в
которой Берен сжимал сверкающий Сильмарил, и Каркарас откусил
и руку, и камень,
и они исчезли в его красной утробе. Велики были страдания
Берена и страх и
мучения Тинувиэли, но когда они уже думали, что попробуют
волчьих зубов,
случилось нечто странное и ужасное. Узри теперь, что Сильмарил
пылает белым и
скрытым пламенем своей собственной природы и зачарован ужасной
и священной
магией - ибо не из Валинора ли пришел он и не из блаженных ли
королевств,
созданный заклинаниями Богов и Номов, прежде, чем зло пришло
туда; и он не
выносит прикосновений злой плоти или нечестивой руки. Теперь
проникает он в
грязный желудок Каркараса, и внезапно этого зверя жгут ужасные
мучения, и его
завывания от боли ужасают слух и эхом разносятся среди скал,
так что все спящие
внутри придворные просыпаются. Тогда Тинувиэль и Берен как
ветер мчатся прочь от
ворот, а Каркарас - далеко перед ними, в ярости и безумии,
словно зверь,
преследуемый Балрогами, и после того, как они смогли перевести
дыхание,
Тинувиэль заплакала, увидев искалеченную руку Берена, и
целовала ее - и узри -
она больше не кровоточила, и боль оставила ее, и она была
исцелена нежным
лечением ее любви; С тех пор Берен среди всех всегда
именовался Эрмабвед,
Однорукий, который на языке Одинокого Острова зовется
Элмавойте.
Теперь, однако, должны они задуматься о бегстве - если такова
будет их удача, и
Тинувиэль обернула часть своей темной мантии вокруг Берена, и
несомые сумраком и
мраком, были они невидимы, хотя поднял Мелько всех своих
Орков; и гнев его из-за
похищения его камня был еще более велик, чем видели Эльфы
раньше. Даже так,
казалось им, что сеть охотников все сильнее сжимается вокруг
них, и хотя они
Пирамида