непросто.
«Похоже, что им это здорово нравится, а?» — радостно отметил Хагрид. Гарри
так понял, что он имел в виду Мантикрабов, потому что о его одноклассниках этого
сказать было никак нельзя; Мантикрабы то и дело взрывались с того или другого
конца с пугающим бумканьем, в результате чего их уносило на несколько ярдов с
пулевой скоростью, так что уже не один и не два ученика, влекомых сзади на
животе, безуспешно пытались подняться на ноги.
«Ох, не знаю, Гарри, — вдруг сказал Хагрид, озабоченно глядя на него с
высоты своего могучего роста. — Защитник школы… все только с тобой и норовят
случиться разные вещи, верно ведь говорю?»
Гарри не ответил. Да, все действительно вечно случалось в основном с ним… и
примерно об этом-то и толковала Эрмиона у озера, и если ей верить, поэтому-то
Рон с ним больше и не разговаривал.
Следующие несколько дней были одними из худших за все то время, что Гарри
провел в Хогвартсе. Больше всего это напоминало те три месяца второго года его
обучения, когда очень многие в школе заподозрили его в нападении на сотоварищей.
Но тогда хоть Рон был на его стороне. Ему казалось теперь, что, если бы они и
сейчас оставались друзьями, он бы уж как-нибудь перенес поведение всех прочих в
школе — но он не собирался упрашивать Рона поговорить с ним. Не хочет — не надо.
А все-таки, одиноко было чувствовать всеобщую неприязнь.
Хаффлпаффцев он еще мог понять, хоть это ему и не нравилось; у них и без
него было, кого поддерживать. От Слитерина он вообще ничего, кроме злобы и
нападок, и не ожидал — там он никогда не пользовался популярностью: как-никак,
благодаря ему Гриффиндор побил их не раз и не два, и в Квиддитче, и в Меж-
Колледжных Соревнованиях. Но он надеялся, что хотя бы у Рэйвенкло хватит
великодушия, чтобы болеть и за Седрика, и за него одновременно. Однако напрасно:
большинство в Рэйвенкло, похоже, вообразили, что его единственным желанием было
еще упрочить свою славу с помощью Огненного Кубка.
Ну, и конечно, Седрик несравнимо больше подходил на роль защитника по всем
параметрам. Воистину красавец, с прямым носом, темными волосами и серыми
глазами, он уже сравнялся в популярности с Виктором Крумом — трудно было
сказать, кого больше обожали в эти дни. Гарри даже видел в один обеденный
перерыв, как шестиклассницы, некогда гонявшиеся за крумовскими автографами,
упрашивали Седрика расписаться им на сумках.
От Сириуса, между тем, не было ни строчки, Хедвиг объявила Гарри бойкот,
Профессор Трелони предсказывала ему гибель увереннее, чем когда-либо, а на уроке
по Призывающему Заклинанию он так осрамился, что Профессор Флитвик дал ему
дополнительное домашнее задание — единственному во всем классе, кроме, разве
что, Невилла.
«Но это же не так трудно, Гарри, правда, — пыталась утешить его Эрмиона по
пути из класса (к ней самой весь урок летало все что угодно из всех углов,
словно она была каким-то небывалым магнитом по притяжению тряпок для школьных
досок, корзин для бумаг и Луноскопов). — Ты просто не сосредоточился как
следует…»
«И с чего бы это? — мрачно заметил Гарри, наблюдая, как мимо шествует
Седрик Диггори в окружении млеющих девочек, окинувших Гарри по дороге таким
взглядом, будто он был какой-то особо крупной особью Огнеплюя-Мантикраба. — Да
впрочем, не стоит переживать, верно? Вот после обеда двойной урок Алхимии, тут-
то все самое интересное и начнется…»
Двойной урок Алхимии всегда был удовольствием много ниже среднего, но
теперь это превратилось в настоящую пытку. Полтора часа в подземелье в компании
Снэйпа и Слитеринцев, судя по всему, дружно решивших как можно крепче отомстить
Гарри, посмевшего стать защитником школы — ему было трудно даже представить что-
нибудь хуже этого. Одну пятницу он уже промучился, под непрерывный шепот
Эрмионы, сидящей рядом: «не обращай на них внимания, не обращай, не обращай» — и
не предполагал никаких улучшений сегодня.
Они с Эрмионой сразу увидели, как только пришли после обеда, что Слитеринцы
уже поджидают у входа в снэйповское подземелье, и у каждого на форме укреплен
крупный значок. На какое-то безумное мгновение Гарри показалось, что это
эрмионовские значки З.А.Д.Э. Потом он увидел, что на них всех была светящаяся
надпись красными буквами, горевшая особенно ярко в слабо освещенном коридоре
подземелья: «Болейте за СЕДРИКА ДИГГОРИ — НАСТОЯЩЕГО защитника Хогвартса!»
«Нравится, Поттер? — громко поинтересовался Малфой при приближении Гарри. —
А ведь это еще не все — смотри!»
Он нажал на свой значок, и надпись на нем исчезла, сменившись другой,
отливающей уже зеленым светом: «ПОТТЕР — ВОНЮЧКА».
Слитеринцы взвыли от смеха. Они тут же последовали примеру Малфоя, так что
слова «ПОТТЕР — ВОНЮЧКА» сверкали на Гарри со всех сторон. Он почувствовал, как
жар подступает к его лицу.
«Ну, очень смешно, — саркастически сказала Эрмиона Панси Паркинсон,
которая, во главе стайки своих девчонок хохотала громче всех. — Прямо так уж
остроумно…»
Рон стоял у стены рядом с Дином и Шэймусом. Он не смеялся, но и не
заступался за Гарри.
«Хочешь такой, Грангер? — Малфой протянул значок Эрмионе. — У меня их куча.
Только, будь добра, руку мне не задень. Я, видишь ли, только что их помыл, и не
хотел бы тут же и запачкаться о Нечистокровную…»
Ярость, копившаяся в Гарри в течение всех этих дней, наконец прорвала
плотину, которую он построил у себя в груди. Он схватился за свою волшебную
палочку инстинктивно, еще не успев ни о чем толком подумать. Окружавшие их
школьники попятились, освобождая место.
«Гарри!» — предупредила Эрмиона.
«Ну давай, Поттер, — тихо сказал Малфой, сам вытаскивая свою волшебную
палочку. — Здесь нет Дикого Глаза, чтобы нянчиться с тобой. Так что давай сам,
если пороху хватит…»
Секунду они смотрели друг другу в глаза, после чего, абсолютно
одновременно, взмахнули палочками.
«Фурнункулус!» — рявкнул Гарри.
«Зубрости!» — завопил Малфой.
Вспышки света плюнули из обеих палочек, столкнулись в полете, и отскочили
рикошетом — Гарри в результате попал в лицо Гойлу, а Малфой — в Эрмиону. Гойл
заорал и прижал руки к носу, на котором на глазах вспухали уродливые прыщи —
Эрмиона же, всхлипывая, в панике хваталась за рот.
«Эрмиона!» — Рон прыгнул вперед, торопясь узнать, что с ней случилось.
Обернувшись, Гарри увидел, как Рон отводит руку Эрмионы от ее рта.
Открывшееся зрелище не радовало глаз. Передние зубы Эрмионы — и без того
довольно крупные — росли на глазах с угрожающей быстротой; она все больше
становилась похожей на бобра по мере того, как они удлинялись, дотягиваясь до
нижней губы, до подбородка — она в ужасе потрогала их и отчаянно вскрикнула.
Пирамида