ценителей, надписывать зачитанные до дряхлости книжки
"современных сказок" и вести разговор на равных уже, без
дураков, крепко, до ожесточения спорить, все время испытывая
восхитительное чувство защищенности от грубого выпада и от
бестактной резкости, когда не страшно совершить ложный шаг,
когда даже явная глупость, произнесенная тобой, великодушно
пропускается мимо ушей...
Но особенно я люблю все это не в москве и не в других
столицах, административных, научных и промышленных, а в
местах отдаленных, где-нибудь на границе цивилизации, где
все эти инженеры, техники, операторы, все эти вчерашние
студенты изголодались по культуре, по европе, просто по
интеллигентному разговору.
И я, конечно, дал косте согласие, выяснил у него, когда
отлет, кто еще включен в бригаду и где нас будут
инструктировать, и уже протянул ему руку для прощания, но он
вдруг взял меня за большой палец щепотью, хитро прищурился и
как-то кокетливо пропел:
- А ты у нас рисковый мужик, феликс Александрович!
Ловко у тебя это получилось! Но не думаешь ли ты, что тебе
это припомнят, а? Во благовремени, а?
Он кокетливо щурился и покачивал в воздухе мою обмякшую
руку, а я ощутил, что все внутри у меня съеживается от
дурного предчувствия. Наверное, дело было прежде всего в
том, что произнес эти слова именно костя. Не знаю. Но я
сразу подумал, что не кончилась еще глупейшая история с
этим... Как он там... С мафусаллином этим чертовым. Ничего
не кончилось, что с того, что я начисто забыл про соглядатая
в клетчатом пальто-перевертыше, они-то про меня не забыли,
дело продолжается, и вот, оказывается, я уже какой-то ловкий
ход сделал, обманул кого-то, видимо, рискнул, дурень, и
теперь мне это могут припомнить! И конечно же припомнят,
обязательно припомнят!..
Иезус, мария и иосиф! Провалиться бы этому косте
кудинову, откуда нет возврата! С его таинственными манерами,
намеками и полунамеками! Уже через минуту подмигИваний,
прищурИваний и раскачИвания моей руки выяснилось, что речь
идет совсем о другом.
В конце декабря знакомый мой редактор из "богатырского
дозора" дал мне отрецензировать рукопись бабахина,
председателя нашей жилкомиссии. Дал он мне эту рукопись и
сказал так: "врежь ты ему по соплям и ничего не боись,
рецензия внутренняя, а наш главный от этого бабахина уже в
прединфаркте". Повесть , действительно была чудовищная, и я
врезал. По соплям. С наслаждением. А под самый новый год
бабахина с громом и лязгом из председателей поперли. Не за
то, конечно, что он пишет повести, способные довести до
инфаркта даже такого закаленного человека, как главный
"богатырского дозора". Нет, поперли его за то, что он "ел
хлеб беззакония и пил вино хищения". И вот теперь этот поэт,
идиот костя кудинов, вообразил себе, будто я все это заранее
предвидел и рискнул выступить против бабахина аж в начале
декабря, когда все еще могло повернуться и так, и этак...
И более того. Этот идиот костя кудинов считал мою
рецензию поступком безрассудным, хотя и героическим, ибо
полагал - не без оснований, впрочем, - что бабахины не
умирают, что они всегда возвращаются и никогда ничего не
забывают.
Кому в наше время приятно попасть под подозрение в
безрассудном геройстве? Но я лишь снисходительно похлопал
костю по плечу, дав ему понять, что все это комариная плешь
и что при моих связях никакие бабахины мне не страшны.
На лице его при этом явственно проступило размышление
на тему: а нельзя ли (по возможности, немедленно) извлечь
что-нибудь для себя полезное из знакомства с такой
значительной и благорасположенной к нему персоной,- и это
каким-то не совсем понятным образом подвигло вдруг меня на
прямой вопрос:
- Послушай-ка,- сказал я,- а чего это ты угрожал мне
давеча, в больнице? Что там у тебя, собственно, произошло?
Признаюсь, я не люблю прямых вопросов. Ни ставить, ни
слышать. На прямые вопросы обычно следуют до отвращения
уклончивые ответы, и всех вокруг начинает тошнить. Да и
прямые ответы тоже, как правило, не сахар. Однако же тайна
страшного Ивана давыдовича и костиного змеиного шипения ("о
себе подумай, сорокин!.."), Раньше только раздражавшая меня
наподобие некоей душевной заусеницы, сейчас вдруг
потребовала немедленного и полного разрешения. Что же, в
самом деле, мне теперь - каждый раз трепетать, с кудиновым
встречаясь?
- Что же прикажешь,- сказал я, раздражаясь,- каждый
раз, понимаешь, трепетать, с тобой встречаясь? Нет уж,
изволь объясниться!
И точно так же, как тогда в больнице, костя заметался
взглядом, явно не зная, куда его приткнуть в безопасное
место, и снова принялся он лепетать, бормотать, экать и
мекать, однако ж на этот раз выглядел он не столько
испуганным, сколько смущенным, будто поймали его за тайным
разглядыванием специфического заграничного журнальчика. И
хотя был достаточно невнятен, все же уловил я в его
бормотании и меканьи некую вполне связную и вполне
грязноватую историю - про какие-то редкие медикаменты... Без
рецептов, сам понимаешь... Тесть двоюродного брата... Ну, ты
же понимаешь, старик?.. Все же родня, неудобно... Нини-ни,
никакой уголовщины, что ты, но ты же его напугал до этого,
как его... Я сам виноват, но и ты пойми меня правильно...
Знаешь, как это бывает... Кому охота объясняться... И так
далее.
Я слушал его, испытывая одновременно и некую
брезгливость и явное облегчение (всего-то навсего -
Скачать книгу [0.13 МБ]
Пирамида