- И в животноводстве!- Проорал я, чтобы остановить его.
Он остановился, явно ослепленный новым поворотом в
теме, а я быстро спросил таточку:
- Михаил афанасьевич сейчас не заходил?
- Нет,- отозвалась она, не переставая грохотать.- Его
сегодня не будет.- И требовательно обратилась к сатиру:-
"...В архитектуре и в животноводстве...". Дальше!
Я нашел Михаила афанасьевича в журнальном зале, где он
сидел в полном одиночестве и внимательно читал последний
номер "ежеквартального надзирателя". Тот самый. С повестью
вали демченко, искромсанной, изрезанной, трижды
ампутированной, но все-таки живой, непобедимой, вызывающе
живой.
Я приблизился и остановился, не зная, что сказать и как
начать. Ощущение нелепости происходящего вдруг овладело
мною, я смешался, я готов был уже уйти, но тут он опустил
журнал, взглянул на меня вопросительно и сразу же улыбнулся:
- А! Феликс Александрович,- произнес он своим тихим
ровным голосом.- Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста, вот как
раз свободный стул.
- Это из чапека?- Спросил я, послушно усаживаясь.
- Нет, это из гашека. Так чем я могу служить вам,
феликс Александрович?
- Я вижу, вы очень хорошо знаете литературу...
- Более того. Литературу я очень люблю. Хорошую
литературу.
- А когда у вас возникает сомнение, хорошая ли она, вы
суете ее в свою машину?
- Помилуйте, феликс Александрович! Мне это как-то даже
и не к лицу. Впрочем, я сам виноват. Я оговорился, прошу
прощения. Конечно же, литература не бывает плохой или
хорошей. Литература бывает только хорошей, а все прочее
следовало бы называть макулатурой.
- Вот-вот!- Подхватил я, продолжая напирать в каком-то
горестном отчаянии.- "Свежесть бывает только одна - первая,
она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это
означает, что она тухлая!"
Он закрыл журнал, заложивши его однако пальцем, и
некоторое время молча смотрел на меня. А я смотрел на него и
поражался сходству с портретом в коричневом томике, и
поражался, что за три месяца никто из наших пустобрехов не
узнал его, и сам я умудрился не узнать его с первого взгляда
там, на банной.
- Феликс Александрович,- сказал он наконец.- Я вижу, вы
принимаете меня за кого-то другого. Я даже догадываюсь, за
кого...
- Позвольте, позвольте!- Вскричал я горячо, потому что
эта его попытка уклониться разочаровала и даже оскорбила
меня.- Ведь не станете же вы отрицать...
- Именно стану!- Произнес он, наклоняясь ко мне.- Меня
действительно зовут Михаил афанасьевич, и говорят, что я
действительно похож, но посудите сами: как я могу быть им?
Мертвые умирают навсегда, феликс Александрович. Это так же
верно, как и то, что рукописи сгорают дотла. Сколько бы он
ни утверждал обратное.
Я почувствовал, что пот заливает мне лицо. Я торопливо
вытащил платок и утерся. Голова у меня шла кругом, в ушах
звенело, видимо, давление подскочило неумеренно. Я опять
чувствовал себя, как во сне.
- Однако давайте, наконец, приступим к вашему делу,-
продолжал он и вынул палец из журнала, а журнал положил на
дИван рядом с собой.- Вы, как и следовало ожидать,
совершенно правильно догадались, что машина моя определяет
не абсолютную художественную ценность произведения, а всего
лишь судьбу его в исторически обозримом времени.
Я кивнул, снова и снова протирая заливаемые потом
глаза.
- Догадавшись, вы оказались перед вопросом: стоит ли
рискнуть и передать мне на анализ вашу синюю папку.
Я снова кивнул.
- Давайте теперь попробуем разобраться, чего же вы,
феликс Александрович, боитесь и на что надеетесь. Вы,
конечно, боитесь, что машина моя наградит вас за все ваши
труды какой-нибудь жалкой цифрою, словно не труд всей своей
жизни вы ей предложили, а какую-нибудь макулатурную
рецензию, писанную с отвращением и исключительно чтобы
отделаться... А то и ради денег. А надеетесь вы, феликс
Александрович, что случится чудо, что вознаградит вас моя
машина шестизначным, а то и семизначным числом, словно вы и
впрямь заявляете миру некий новый апокалипсис, который сам
собой прорвется к читателю сквозь все и всяческие препоны...
Однако же вы прекрасно знаете, феликс Александрович, что
чудеса в нашем мире случаются только поганые, так что
надеяться вам в сущности не на что. Что же до ваших
опасений, то не сами ли вы сознательно обрекли свою папку на
погребение в недрах своего письменного стола - изначально
обрекли, феликс Александрович, похоронили, еще не родив, а
только едва зачав? Вы следите за ходом рассуждений моих?
Я кивнул.
- Вы понимаете, что я только облек в словесную форму
ваши собственные мысли?
Я снова кивнул и сказал сиплым голосом, мимолетно
поразившим меня самого:
- Вы упустили еще третью возможность...
- Нет, феликс Александрович! Не упустил! О вашей
детской угрозе огнем я догадываюсь. Так вот, чтобы наказать
вас за нее, я расскажу вам сейчас о четвертой возможности,
такой стыдной и недостойной, что вы даже не осмеливаетесь
пустить ее в свое сознание, ужас перед нею сидит у вас
где-то там, на задворках, ужас сморщенный, голенький,
Скачать книгу [0.13 МБ]
Пирамида
