Она только что вернулась из своей тьмутаракани и желала
пообщаться с интеллигентным человеком из литературного мира.
Голос у нее был чистый, веселый и здоровый, и это было
прекрасно, и мне захотелось с ней немедленно увидеться. Я
спросил, как она сегодня, и она ответила, что сейчас она у
себя в конторе, проторчит до обеда, а в обед можно будет ей
рвануть когти. Я возликовал, и мы тут же совместно выковали
план, как мы встретимся у меня в клубе в пятнадцать
ноль-ноль и сольемся там в гастрономическом экстазе. Для
начала, сказал я деловито. Там видно будет, ответила она еще
более деловито.
Разговор этот, как и следовало ожидать, коренным
образом изменил мой взгляд на окружающую действительность.
Окружение из враждебного сделалось дружелюбным, а
действительность утратила мрачность и обрела все мыслимые
оттенки розового и голубого. Вот и на дворе стало
значительно светлее, и злая метель обратилась в легкий, чуть
ли не праздничный снегопад. И все, что угрюмо обступало меня
в последние дни, все эти неприятные и странные встречи,
пугающие разговоры и недомолвки, обретшие вдруг плоть и
кровь проблемы, совсем недавно еще абстрактные, вся эта
темная безнадюга, обступившая меня зловещим частоколом,
вдруг раздвинулась, отступила куда-то назад и в стороны, а
передо мною все стало изумрудно зеленое, серебристо-солнеч-
ное, туманно-голубое, с лихо мерцающей надписью поперек:
"перебьемся!". И бок мой теперь почти уже совсем не болел.
Для чего ты все дуешь в трубу, молодой человек?
Полежал бы ты лучше в гробу, молодой человек!
Прежде всего, я отправился в ванную и там побрился
самым тщательным образом. Рита терпеть не может даже намека
на щетину. Затем я прошелся влажной тряпкой по всем столам и
шкафам. Рита не выносит пыли на полированных поверхностях. Я
переменил постельное белье. Мы с ритой признаем только
свежие, хрустящие, накрахмаленные простыни. Я тщательно
перетер бокалы и рюмки, придирчиво изучая стекло на просвет,
я начистил "скайдрой" ножи, вилки и чайные ложки, взял себя
в руки и вымыл ванну и унитаз. И уже под занавес я выкатил
пылесос и пропылесосил пол везде, где он был.
Пока я всем этим занимался, дважды звонил телефон. Один
раз это был леня шибзд, которому я после его стандартно-при-
ветственного вопроса: "как дела?"- Не дал и рта раскрыть, а
второй раз опять молча подышал в трубку тот стеснительный, и
я под веселую руку поведал ему, что предложение помощи я
ценю, но помощь мне не требуется, ибо все свои дела здесь я
уже довел до конца и в ближайшее время уйду с этой планеты и
из этого времени навсегда. Не знаю уж, что об этом подумал
стеснительный, но звонков телефонных больше не было.
Я облачился в лучший свой костюм и вышел из дому без
четверти два - с таким расчетом, чтобы успеть зайти в
приемную комиссию и забрать причитающуюся мне порцию чтива.
Господи, спаси меня и помилуй! Лифт не работал. То есть
совсем не работал, ни большая кабина, ни малая.
И тотчас воображение мое нарисовало мне гомерическую
картину, как мы с ритой после хорошего обеда и хорошей
прогулки по заснеженной москве взбираемся пешочком на
шестнадцатый этаж, как сердце в груди у меня колотится
бешено и неровно, и я на каждой лестничной площадке
присаживаюсь на специально для таких случаев предусмотренные
скамеечки, украдкой сую в пасть нитроглицерин, а рита,
красивая женщина, дама сердца, любовница, последняя женщина
моя, деликатно болтает о пустяках, унизительно-сочувственно
поглядывая на меня сверху вниз, и время от времени
приговаривает: "да не спеши ты, куда нам спешить?.."
Я отогнал позорное видение и пошел спускаться пешком. И
кого же я повстречал на площадке между восьмым и седьмым
этажом? Кто стремительно поднимался мне навстречу, шагая
через две ступеньки разом и лишь слегка придерживаясь рукой
за перила? Кто он, румяный, насвистывающий гершвина,
держащий в правой руке тяжелую сумку с продуктами, с
продуктовым заказом, судя по некоторым признакам?
Ну, разумеется, он! Костя кудинов, поэт, тот самый до
зелени бледный и облеванный бедолага, которого так недавно
при последнем издыхании увезли промывать в бирюлевскую
больницу!
- Старик!- Заорал он жизнерадостно, едва опознав меня.-
Хорошо, что мы встретились! Ты не спешишь? Имей в виду, я
тебя включил в нашу бригаду. Поедем на бам. Двадцать дней,
пятнадцать выступлений, спецрейс самолетом туда и обратно...
Как это тебе, а?
Поистине, сегодня был удачный день. Это может
показаться странным, но я, пожилой, замкнутый, в общем-то
избегающий новых знакомств человек, консерватор и сидун,- я
люблю публичные выступления.
Мне нравится стоять перед набитым залом, видеть разом
тысячу физиономий, объединенных выражением интереса,
интереса жадного, интереса скептического, интереса
насмешливого, интереса изумленного, но всегда интереса. Мне
нравится шокировать их нашими цеховыми тайнами, раскрывать
им секреты редакционно-издательской кухни, безжалостно
разрушать иллюзии по поводу таких засаленных стереотипов,
как вдохновение, озаренье, божьи искры.
Мне нравится отвечать на записки, высмеивать дураков -
тонко, никакая гишу чтобы, буде она окажется в зале, не
могла бы придраться; нравится ходить по лезвию бритвы,
лавируя между тем, что я на самом деле думаю, и тем, что мне
думать, по общему мнению, полагается...
А потом, когда выступление уже позади, нравится мне
стоять внизу, в зале, в окружении истинных поклонников и
Скачать книгу [0.13 МБ]
Пирамида