человек, подверженный ошибкам или безошибочный,
ничего не может знать о тайных мыслях Бога, - является
еще и антихристианским утверждением в полном
значении этого слова. Этот аргумент выдвинут только
потому, что он удобен и соответствует цели. Клятва
никогда не будет связывающей до тех пор, пока каждый
человек полностью не поймет, что человечество есть
высочайшее проявление на земле незримого верховного
божества, и каждый человек есть воплощение своего Бога,
и пока чувство личной ответственности не разовьется в нем
до такой степени, что он будет считать нарушение клятвы
величайшим оскорблением как для себя, так и для
человечества. Ныне никакая клятва не связывает, если она
не дана человеком, который и так безо всякой клятвы
держал бы свое простое честное слово. Поэтому выдвигать
в качестве авторитетов таких людей, как Баруэль и
Робисон, значит просто пытаться нечестными средствами
склонить общественное мнение в свою пользу. Именно, это
не "дух масонской злобы, чье сердце измышляет клевету
кучами", но гораздо больше дух злобы католического
духовенства и их приспешников; и человеку, который хочет
примирить две идеи, чести и клятвопреступления, нельзя
доверять самому.
Криклива претензия девятнадцатого века на
преимущество по цивилизации над древними, и еще более
шумна претензия церквей на то, что христианство
освободило мир от варварства и идолопоклонства. Как
мало оснований для обеих - мы постарались доказать в
этих двух томах. Свет христианства послужил только для
того, чтобы показать, насколько больше лицемерия и
порока его учения породили в мире со времени его прихода
и насколько неизмеримо выше были древние по сравнению
с нами по всему, что касается чести. Духовенство путем
учения о беспомощности человека, о его полной
зависимости от Провидения, а также учения об искуплении
сокрушило в своих верных последователях каждый атом
уверенности в своих силах и собственного достоинства.
Настолько это правдиво, что теперь становится аксиомой,
что наиболее благородных людей следует искать среди
атеистов и так называемых "неверных". От Гиппарха мы
слышим, что в дни язычества
"стыд и позор, которые справедливо обрушивались за нарушение
своей клятвы, приводили бедного нарушителя в такие припадки
сумасшествия и отчаяния, что он резал себе горло и погибал от своих
собственных рук, и память о нем после смерти была столь ненавистна
что тело его лежало непогребенным на берегу острова Самос и не
получало другого захоронения, как только от песков морских".
Но в нашем веке у нас нашлось девяносто шесть
делегатов Антимасонского съезда США, каждый,
несомненно, от какой-либо протестантской церкви, и
требующих к себе должного уважения и почтения,
подобающего джентльменам, и в то же время,
выдвигающих наиболее иезуитские аргументы против
вескости масонской клятвы. Комитет, претендующий на то,
что он ссылается на "наиболее выдающихся руководителей
по философии, морали, и ссылающийся на полнейшую
поддержку вдохновенных, ... которые писали до того, как
появилось франкмасонство", решил, что так как клятва
была сделкой между человеком с одной стороны и
Всемогущим Судьею с другой стороны", а масоны все были
неверные и "недостойны гражданского доверия", то их
клятвы должны считаться незаконными и
несвязывающими.
Но мы вернемся к этим "Лекциям" Робертсона и к его
обвинениям против масонства. Величайшим обвинением,
выдвинутым против последнего, является отвергание
масонами существования личного Бога (это - по
утверждению Баруэля и Робисона) и претензия на то, что
они обладают "секретом сделать человека лучше и
счастливее, чем сделал его Христос, его апостолы и его
церковь". Если бы последнее обвинение хотя бы
наполовину было правдиво, оно могло бы дать
утешительную надежду, что они действительно нашли этот
секрет путем полного отрыва от мифического Христа
церкви и от официального Иеговы. Но оба обвинения
просто настолько же злостны, насколько абсурдны и
неправдивы, как мы сейчас увидим.
Пусть никто не воображает, что в каких-либо наших
рассуждениях по поводу масонства мы руководствуемся
личными чувствами. Будучи далеки от этого, мы не
колеблясь провозглашаем наше глубочайшее уважение
основным целям этого ордена, и некоторые из наших
наиболее ценимых друзей числятся среди их членов. Мы
ничего не говорим против масонства, каким оно должно бы
быть, но обличаем его-таки, каким оно, благодаря
интригам духовенства, как католического, так и
протестантского, начинает становиться. Якобы
представляющее собою наиболее абсолютную из
демократий, оно практически стало уделом аристократии,
богачей и личного честолюбия. Якобы представляющее
собой учителя истинной этики, оно унизилось до
пропаганды антропоморфического богословия.
Полуобнаженному подмастерью, поставленному перед
мастером во время посвящения в первую ступень,
внушают, что у дверей ложи всякие различия
общественного положения сбрасываются и что самый
бедный брат равен всякому другому, даже королю или
принцу. В самом же деле масонское братство превращается
в подхалима в каждой монархической стране для любого
королевского потомка, который может соблаговолить
Пирамида