ражения. Никакой земной микроскоп не может сравниться
с остротою духовного восприятия.
И даже для тех, кто не знакомы с ВЕЛИКОЮ
НАУКОЮ, описание происхождения зерна или обломка
кристалла, данное хорошо натренированным ребенком -
психометром - стоит дороже всех телескопов или микро-
скопов "точной науки".
В смелом пангенезисе Дарвина, которого Тиндаль на-
зывает "воспарившим теоретиком", может быть, скрывает-
ся больше истины, чем в осторожно очерченных гипотезах
последнего, кто вместе с другими мыслителями своего
класса окружает свое воображение "прочными границами
разума". Теория о микроскопическом зародыше, который
содержит в себе "целый мир меньших зародышей", подни-
мается по крайней мере в одном значении в бесконечность.
Она переступает границы материального мира, бессозна-
тельно действуя в мире духа.
Если мы примем теорию Дарвина о развитии видов,
мы обнаружим, что его отправная точка помещена перед
открытой дверью. И вместе с ним мы свободны остаться
внутри, или же перешагнуть порог, за которым находится
беспредельное и непостижимое или, скорее, Непроизноси-
мое. Если наш смертный язык не в состоянии выразить то,
что наш дух смутно предвидит в великом "По ту сторо-
ну", пока мы находимся на земле, - он должен постигнуть
это в какой-то точке безвременной вечности.
Не так обстоит дело с теорией профессора Гёксли о
"Физической основе жизни". Не взирая на угрожающее
большинство "нет" со стороны его германских собратьев-
ученых, он создает универсальную протоплазму и дает
назначение ее клеткам отныне стать священными источни-
ками принципа всей жизни. Провозглашением последней
идентичной в живом человеке, в "мертвой баранине", в
жалящей осе и в омаре; заключением жизненного принци-
па в молекулярную клетку протоплазмы и лишением ее
божественного вдохновения, приходящего в течение после-
дующей эволюции, он как бы запирает все выходы, не ос-
тавляя лазейки. Как умелый тактик, он превращает свои
"законы и факты" в часовых, которые должны нести
стражу во всех спорах. На знамени, под которым он их
собирает написано "необходимость"; но как только он ус-
пел его развернуть, - он высмеивает эту надпись и назы-
вает ее "пустая тень моего собственного воображения" [54].
"Основы учения спиритуализма", - говорит он, - "находятся вне
области, куда может проникнуть философия". Мы осмеливаемся возра-
зить на это утверждение, что они гораздо больше находятся внутри этой
области, чем протоплазма господина Гёксли; и даже настолько, что они
доставляют нам очевидные и осязаемые факты о существование духа,
тогда как протоплазмические клетки, однажды умерев, не дают никаких
признаков того, что они породители или основы жизни, как этого хотят,
чтобы им поверили "лучшие мыслители современности" [54].
Каббалисты древности до тех пор не строили своих
учений на гипотезах, пока не имели под собой твердой ска-
лы запечатленного опыта.
Но слишком большая зависимость от физического фак-
та привела к росту материализма и к упадку духовности и
веры. Во времена Аристотеля это было преобладающей
тенденцией мышления. И хотя дельфийская заповедь еще
не совсем стерлась с греческой мысли, и некоторые фило-
софы все еще придерживались взгляда, что "для того, что-
бы знать, что человек есть, мы должны знать кем человек
был, - все же материализм уже начал подтачивать корни
веры. Сами мистерии уже выродились в значительной сте-
пени в жреческие спекуляции и религиозный обман. Мало
осталось истинных адептов и посвященных, наследников и
потомков тех, кто были рассеяны мечами различных завое-
вателей старого Египта.
Времена, предсказанные великим Гермесом в его диалоге
с Эскулапом, в действительности, настали; настали времена,
когда нечестивые чужеземцы начали обвинять Египет, что он
поклоняется чудовищам, и никакие надписи, выбитые на ка-
менных памятниках не могли уцелеть - стали загадками для
потомства. Писцы священных писаний и иерофанты стали
скитальцами по лицу земли. Страх профанации священных
тайн вынуждал их искать убежище в герметических братст-
вах, позднее ставших известными под названием ессеев -
их эзотерические познания стали захороненными более,
чем когда-либо. Восторжествовавшие последователи Ари-
стотеля на своем победном пути смели последние остатки
когда-то чистой и возвышенной религии, и сам Аристотель,
дитя и типичный представитель своей эпохи, хотя и на-
ставленный в тайнознании Египта, знал мало из накоплен-
ного в течение десятков тысячелетий эзотерического позна-
ния.
Так же как те, что жили в библейские времена, наши
современные философы "поднимают завесу Изиды", - ибо
Изида есть только символ природы. Но они видят только ее
физические формы. Скрытая внутри ее душа им невидима,
и у божественной Матери для них нет ответа. Существуют
знатоки анатомии, которые, не узрев обитающего духа под
слоями мышц, под сетью нервов или другой материи, кото-
рую они приподнимают на кончике скальпеля, - утвер-
ждают, что у человека нет никакой души. Такие люди на-
столько же слепы и тупы в софистике, как те исследовате-
ли, которые, ограничиваясь исследованием только мертвой
буквы Каббалы, - осмеливаются сказать, что там нет ни-
какого оживляющего духа. Для того, чтобы увидеть истин-
ного человека, который однажды обитал в распростертом
перед хирургом на операционном столе трупе, - хирург
должен обладать другими глазами - не телесными. Точно
Пирамида