возведенный в принцип и исповедуемый как мировоззрение.
Так доказал второй уицраор свою несостоятельность по
отношению к внешнему пространству. Как же справился он со своей
задачей по отношению к пространству внутреннему?
ГЛАВА 2. ВТОРОЙ УИЦРАОР И ВНУТРЕННЕЕ ПРОСТРАНСТВО
Пытаясь проектировать на плоскость человеческих понятий те
требования демиурга, которые были поставлены перед демоном
государственности при Петре, я подчеркнул в предыдущих главах
насущную необходимость внутренних в России преобразований, а
именно: упразднение боярства как ведущей силы (это и было
совершено), передачу ведущей роли дворянству (это тоже было
совершено) и среднему классу (этого совершено не было) с тем,
чтобы постепенно поднять и вовлечь в гражданскую и культурную
жизнь нищее, дикое крестьянство. Этого не было совершено тоже.
Тот исторический факт, что это не было совершено Петром,
составлял только половину беды: сроки еще не были упущены.
Настоящая беда заключалась в том, что этого не сумели или не
хотели сделать его преемники в течение полутораста лет.
Если правильно понять те замечания об интеррелигии,
интеркультуре, о превращении государства в братство, которые
мне уже довелось сделать в предыдущих главах, то нельзя не
сделать горького вывода: зрелище сверхнарода, вызванного из
небытия ради подобных целей и после тысячи лет все еще
пребывающего на 80% своего массива в состоянии рабства, - такое
зрелище вызывает тревогу и глубокую печаль.
Печален при этом не столько сам факт крепостного права: на
известном этапе это было злом вряд ли отвратимым, обусловленным
рядом объективных причин, всем известных, и обрисовать которые
здесь не для чего. Печально и непоправимо было запоздание
раскрепощения.
Нас ужасает зияющая бездна между долженствованием
сверхнарода и тем этическим качеством народоустройства, которое
он допускал у себя столько веков. Пугает разрыв между реальным
этическим уровнем сверхнарода и тем уровнем, который требуется
для осуществления его миссии. Притом задержка освобождения
имела ряд ближайших, прямых следствий, отозвавшихся в свою
очередь на действительности нашей, послереволюционной, эпохи.
Какие из этих следствий наиболее важны с точки зрения
метаистории?
Первое следствие - экономическое и культурное. Это -
троглодитский уровень материального благосостояния и
соответствующий ему уровень требований к жизни. Не говоря уже
об этом как о полном, безотносительном зле, не возвышавшем, а
принижавшем человека, поймем, что без этого фактора формация
третьего уицраора - этого монстра XX столетия - не получила бы
возможности развернуть свою методику, мыслимую лишь в обществе,
приученном ко всевозможным лишениям, убожеству и нищете.
Второе следствие - нравственно-психологическое. Это -
устойчивые, глубоко вкорененные в психологию народных масс
навыки рабского мироотношения: отсутствие комплекса гражданских
чувств и идей, унизительная покорность, неуважение к личности
и, наконец, склонность превращаться в деспота, если игра случая
вознесла раба выше привычной для него ступени. Как трагически
звучит признание, сделанное уже на пороге XX века одним из
корифеев нашей литературы, Чеховым, о том, что даже он - он! -
годами, всю жизнь, "по капле выдавливал из себя раба".
Без этой трудно и долго изживавшейся психологической
особенности возникновение и пышный расцвет третьего уицраора
были бы невозможны также.
Третье следствие - религиозное в широком смысле. Из
рабской психологии, из убожества требований и стремлений, из
узости кругозора, из нищеты проистек и паралич
духовно-творческого импульса. Нельзя сидеть при лучине с
раздутым от голода животом, с необогащенным ни одною книгою
мозгом и с оравой голодных и голых ребят и творить "духовные
ценности". Народ, в лице крупнейших представителей доказавший
духовную свою одаренность, глубину и размах религиозных
возможностей, в массе своей за много веков не произвел духовных
движений, более осмысленных, чем старообрядчество. Обозрение
русских сект оставляет неизгладимо тягостное впечатление, в
особенности на того, кто хотя бы поверхностно знаком с историей
религиозной мысли в античности, в Византии, в Индии, в
Германии. Русское сектантство - это либо всплески древней
оргиа-стической стихии, смешавшейся с неузнаваемо замутненной
струей христианства и превратившейся в мелкие завихрения
мистической похоти, в подмену духовности излучениями Дуггура;
либо же это рационалистические секты западноевропейского
происхождения, свободные от хлыстовской мути и скопческого
изуверства, но удручающие мелочностью своих заповедей,
удивительным отсутствием эстетического начала, безмолвием
воображения и какою-то общею бескрылостью, я бы сказал -
безблагодатностью. В интеллектуально-обобщающую, с позволения
сказать "богословскую", сторону всех этих сект лучше не
углубляться совсем: это пустынный ландшафт, усеянный только
мелкими колючками озлобленной и высокомерной полемики. Что же
касается господствовавшей церкви, то, кроме пяти-шести имен
выдающихся подвижников, в лоне этого единственного подлинно
духовного водоема великой страны за два столетия не шелохнулась
ни одна волна, не засверкала ни одна струя. Только бесшумные
подводные течения - паломничество, странничество, келейное
молитвенное делание да мистериальное приобщение масс к
трансмифу христианства через богослужение и таинства еще
свидетельствовали, что церковь не умерла.
Таково было третье следствие векового рабства масс и
церковной политики империи. Вряд ли нужно указывать, что и без
этого следствия было бы невозможно возникновение громады
третьего уицраора в том душеубийственном виде, в каком она
сформировалась в истории. Был бы невозможен позднейший разлив
Пирамида