демиургов исходящей и не ими руководимой: идее преобразования
государств в братства параллельно с процессом их объединения
сперва во всемирную федерацию, а впоследствии - в монолитное
человечество, причем различные национальные и культурные уклады
будут в нем не механически объединены аппаратом
государственного насилия, но спаяны духовностью и высокою
этикой. Этот процесс будет возглавлен все возрастающим
контингентом людей, воспитывающих в новых поколениях идеал
человека облагороженного образа; однако этот этап находится уже
за пределами долженствования западных культур как таковых.
Развиться именно так, чтобы выработать и распространить
указанную сумму предварительно необходимых морально-правовых
норм оказалась способной только одна Северо-западная культура.
Колониальная экспансия произошла ранее, чем они были
выработаны; вырабатывались они северо-западными нациями
параллельно, синхронически с порабощением и истощением
колонизуемых. Только к XX веку принципы эти уяснились и
утвердились в северо-западных обществах настолько, чтобы начать
свое распространение и вовне; и тогда экспансия военная стала
сменяться экспансией социально-правовых идей. Мы не знаем,
сколько еще веков должны были бы народы Востока и Юга пребывать
на уровне социально-правового примитива, если бы
демократические, гуманистические, социально-экономические
понятия не хлынули бы в их сознание из поработившей их и их же
теперь освобождающей западной цивилизации. Освобождающей -
вопреки собственному колониализму, просто в силу логики вещей;
освобождающей не только от ее собственного угнетения, но от
тысячелетнего феодального хаоса, от гнета древних выдохшихся
идей и окостеневших форм жизни и от множества других зол. А
ведь это - только начало этапа, действительно всемирного, когда
человечество будет пожинать плоды, посеянные на полях всех
стран земли этою беспощадно кровавой и высокогуманной
цивилизацией.
Разбираемый вопрос представляется мне настолько важным,
что я рискну задержать внимание читателя еще на одном примере,
более частном, но не менее сложном. Нас оскорбляет и ужасает
злодейское уничтожение испанскими завоевателями царства и
культуры Перу. Никаких оправданий для преступлений испанских
конкистадоров измыслить невозможно; посмертная судьба каждого
из них была, надо полагать, ужасна. Но это - только одна
сторона катастрофы, разразившейся в Южной Америке в 1532 году.
Другую понять несравненно труднее.
Трудно принять то, что удивительнейшая и своеобразнейшая
империя инков (для историка, впрочем, остающаяся только
любопытным локальным раритетом) для метаисторического
созерцания предстает феноменом совершенно другого масштаба,
эмбрионом неосуществленного образования, грандиозного и
устрашающего, чреватого срывом необозримых человеческих
множеств с предательски скрытой духовной крутизны.
К моменту появления испанцев империя инков уже
распространила почти на четверть южноамериканского материка тот
необычайный духовный, экономический и социально-политический
уклад (некоторые исследователи называют его теократическим
социализмом), который характеризуется высоким материальным
довольством, купленным ценой предельного порабощения личности,
ценой потери человеческого Я в беспрекословно повинующейся
безликой массе. Страшнее такого строя, доведенного до
совершенства, то есть до превращения в дьявольскую машину
массовых духовных убийств, нет ничего; мечта Гагтунгра в той
мере, в какой она касается человечества, заключается именно в
этом. Только масштабы при этом грезятся не национальные, а
планетарные, но ведь надо же с чего-нибудь начинать... Если бы
держава инков нашла в себе силы для отпора испанцам, для
усвоения их технических и военных преимуществ и для дальнейшего
самостоятельного развития, как, например, Япония, то через
некоторое время человечество стало бы лицом к лицу с тиранией
столь централизованной, столь совершенной, столь мощной и
неколебимой, что взор теряется в мутных заревах
общечеловеческих катаклизмов, не совершившихся именно благодаря
испанцам и только им.
Оправдываются ли этими дальними положительными следствиями
те, кто совершал зверства над императором Атахуальпой, надо
всеми личностями, составлявшими перуанский народ? Служат ли
вообще в оправдание человеку, совершившему зло, косвенные,
дальние, непредвиденные им положительные следствия его деяний?
- Странная мысль. Конечно, нет! Косвенные, дальние следствия,
которых он предвидеть не мог, будь они благими или дурными, не
идут совершившему ни в оправдание, ни в осуждение.
Оправдывается он или осуждается за совершенное только
следствиями ближайшими, находившимися в поле его зрения, и,
главное, теми побуждениями, которые им в данном случае
руководили. В этом и заключается карма личная.
Что же пожинает своими страданиями и смертью человек,
падающий жертвой национального бедствия? - Отчасти он все-таки
пожинает этим плоды личной кармы; если же он сам ни в каких
злодеяниях не виновен, то он страдает и умирает не в качестве
личности, а в качестве члена национального коллектива, и своим
страданием и смертью способствует развязыванию этого
кармического узла навсегда, В этом заключается карма
коллективная, в данном случае -
национально-культурно-государственная. Сумма личностей,
составлявших перуанский народ во второй четверти XVI века и
развязавших своей гибелью страшный узел национальной кармы, -
освобождается ли эта сумма личностей тем самым для восхождения
в иноматериальных мирах и для творения там своей просветленной
метакультурной сферы? - Да, конечно. Такая сфера творится в
ряду затомисов; она называется Интиль, и туда поднялись или
поднимутся, рано или поздно, все, составлявшие некогда великий
народ древнего Перу.
Подлежит ли в таком случае - не отдельные злодеяния
Пирамида