Примерно в восемь утра мы поели. Прежде чем приступить к
трапезе, виррарика бросали в огонь маленькие кусочки пищи —
таков древний обычай. “Сначала Татевари!” — говорили они,
предлагая пищу поочередно остальным священным местам, и
только потом ели сами.
Во время паломничества мы ели только единожды в сутки, и
меню наше было скудным: тортиллас и вода. Лишь иногда, когда
мы проходили вблизи поселений, удавалось разжиться чем-нибудь
более вкусным. Но мы всегда делились своей пищей с
остальными. После завтрака мы снова оказались на шоссе, только
на этот раз на дороге в Сапотекас, а оттуда — в Сан Луис Потоси.
Да, наша паломническая кавалькада представляла собой
живописное зрелище — впереди пылил университетский
грузовик, наполненный виррарика в индейских головных уборах,
среди которых было и несколько теварис. Теоретически, у
грузовика были борта — в метр высотой, не больше — так что
нам, с одной стороны, приходилось бороться с высотой, с другой
— с постоянной опасностью выпасть из кузова. Однако, хотя на
этот раз мы ехали несколько часов, никто из паломников не издал
ни единой жалобы — все казались рады и довольны тем, что
приближаются к цели. За грузовиком ехали две пыльные разбитые
легковушки, нагруженные теварис, а также нашими пожитками.
Однажды нас остановил полицейский, за пересечение
центральной линии шоссе, он изумленно пялился на необычных
путешественников, пока ему не растолковали, в чем тут дело, и
почему университетский грузовик набит столь странно одетыми
пассажирами.
Оказавшись в штате Сан Луис, мы направились к одному из
поселений на границе с пустыней. Здесь виррарика нужно было
запастись массой нужных вещей: зеркальцами, свечами,
шоколадом, небольшими кувшинчиками (им впоследствии была
уготована важная роль). Мы, теварис, покупали то же, что и они,
хотя еще не понимали, что же со всем этим придется делать
потом. Просто брали “на всякий случай”.
Но вот наступает момент, когда мы должны оставить шоссе и
углубиться в пустыню. Нам еще предстоит пройти около
полутораста километров до Хумун Куллуаби, причем практически
полностью по пересеченной местности.
И вот мы в пустыне. Вокруг — только серая унылая равнина,
там и сям мелькают небольшие заросли какого-то кустарника.
Теперь наши легковушки в полной мере ощутили на своей шкуре,
что такое “попасть в руки Бога индейцев”. Зато грузовичок катит
довольно бодро. Так мы продвигаемся вперед, прямо к горе, время
от времени меняя маршрут по указанию уруквакаме. Как они
выбирают путь — полная загадка, поскольку никаких ориентиров
в пустыне нет, повсюду одна и та же голая равнина. Проехав так
около полусотни километров, а дорога становилась все сложнее и
сложнее, мы остановились в каком-то ничем не примечательном
месте.
Пища для Татевари
Виррарика мгновенно высыпали из грузовика и принялись за
работу. Маракаме указал им какую-то точку, вокруг которой они
сложили свои пожитки, послышался характерный призыв рожка, и
индейцы, снова выстроившись цепочкой, — правда, на этот раз
Лусиано и Антонио остались в стороне, — направились в
пустыню. Все произошло так быстро и неожиданно, что только
некоторые из нас сумели пристроиться к цепочке, остальные же
остались у грузовика. Впрочем, так же поступила и треть
индейцев.
Колонна бодро продвигалась вперед; время от времени
слышался зов рожка, который подхватывали остальные рожки, —
гитара же и скрипка просто не умолкали. И все это на ходу, с
непостижимой верностью ритму и не замедляя шаг. Было в этом
шествии что-то непередаваемо праздничное.
Вообще, стоит мне снова увидеть или вспомнить танец
хикарврое, а также свои ощущения при этом, я каждый раз
удивляюсь тому, как индейцы умеют создавать хорошее
настроение, особое — можно сказать, фестивальное — состояние
сознания. Ведь это настроение обычно отождествляется с фиестой
— то есть, тем, что мы обычно определяем как расслабленное,
праздничное состояние — или состояние рассредоточения
внимания. Меня уже давно удивляло, что они называют свои
праздники фиестами — фиеста риса, фиеста барабанов, и так
далее. Насколько я сумел понять за это время, — особенно,
поучаствовав в этих ритуалах, — их ощущение праздника
радикально отличается от нашего. Разумеется, это радостное,
праздничное настроение и все-таки, это вовсе не “праздничные
выходные” представителей западной цивилизации. Внимание
индейцев во время фиесты не рассеивается — напротив, оно
концентрируется в еще большей степени. Таким образом, они
радостны, но вовсе не праздны, не расслаблены. Эта радость часто
внезапно и полностью замещается другими чувствами, например,
печалью или созерцательностью. Виррарика вообще мастерски
владеют своим сознанием, они очень гибки в ментальном
отношении, и им ничего не стоит в нужный момент
сконцентрировать внимание. Вот этим и характеризуются их
длительные походы — никаких разговоров, люди движутся
ритмично и слаженно, внимание каждого в высшей степени
сконцентрировано, и это благодаря всепроникающей, с
повторяющимися аккордами (но не монотонной), радостной
музыке скрипки и гитары, к которым время от времени
присоединяются торжествующие звуки рожков.
Процессия подошла к одиноко стоящему дереву высотой
примерно метра два, но очень ветвистому, и участники окружили
дерево, продолжая танец. Примерно через двадцать минут танец и
музыка прекратились, завершившись пением рожков. Один из
хакарерос подошел к дереву и обратился к нему с длинной,
Пирамида