словно стряхивая с них грехи. Тут же все откликнулись хором:
“Да будет так!”. А веревка с грехами полетела в огонь.
За Лусиано последовал маракаме, а потом и остальные
виррарика — шериф по-прежнему громко повторял имена их
любовников или любовниц. Никто не избежал этой процедуры,
независимо от пола или возраста, а также присутствия супругов.
Судя по выражениям лиц и тону голоса исповедовавшихся, можно
было понять, что иногда их признания довольно болезненны.
Судя по длине некоторых веревок с узелками, можно было
подумать, что виррарика довольно темпераментные люди...
впрочем, когда настала наша очередь, мы убедились, что ничем
особенно от них не отличаемся. При этом они, в отличие от нас,
все-таки делали свои признания в кругу соплеменников.
Конечно, ситуация несколько облегчалась активностью
шерифов — во-первых, как только наступала очередь следующего
паломника, некоторые из них явно стремились удрать, и тогда
шерифы хватали их и грубо усаживали около огня (спиной к
пламени); а во-вторых, когда исповедующийся начинал мяться,
шериф хлестал его по спине ремнем, призывая признаваться во
всем. Это имело глубокое значение: смех и шутки при виде
наказания облегчали атмосферу признания, и при этом нисколько
не умаляли серьезности происходящего. Ведь от успеха исповеди,
от степени “очищения”, как называют это сами паломники, в
значительной мере зависит успех паломничества в целом.
Шли часы, и было ясно, что в эту ночь никто не уснет. Я
сознательно уселся поближе к Тайяу, чтобы он переводил мне
слова индейцев, и я мог лучше понимать происходящее. И тут я
узнал, что в число сексуальных объектов входили не только
женщины или мужчины, но и — так как они все-таки живут в
сельской местности — козы и коровы, также упоминалась и
мастурбация. Было ясно, что исповедовавшиеся и в самом деле
откровенны в своих признаниях, не упуская ничего, связанного с
сексом.
— Ну, не подкачай, Виктор! Это не просто, но только
очистившись ты можешь продолжить путь на Хумун Куллуаби.
Лучше побыстрее пройти через это и отправиться в путь.
Мне пришлось собрать все мужество, чтобы встретить свою
судьбу и предстать перед собравшимися. Я знал, как велика
ставка, и собирался встретить испытание с открытым забралом, но
когда приготовился начать свою исповедь, произошла странная
вещь: я специально уселся среди теварис так, чтобы замыкать
цепочку исповедующихся, но виррарика, оказалось, ведут отчет в
противоположном направлении, и вместо того, чтобы оказаться
одним из последних, я оказался одним из первых.
Когда ко мне подошел шериф, я встал и решительно
направился к костру, думая, что легко смогу начать исповедь —
не тут-то было! К своему ужасу, я понял, что я... онемел! С
огромным трудом мне удалось выдавить только: “Перед тобой,
Предок Огонь, и перед всеми моими теокарис, я признаюсь в том,
что...” И тут во мне началась внутренняя борьба. Я стал пытаться
припомнить всех своих половых партнеров, начиная с юности. Во
мне боролись самые противоречивые чувства — боли, радости, а
рассудок пытался справиться с внезапно охватившей меня
“амнезией”. Каждый раз, когда я называл имя, шериф громко
повторял его, чтобы все его услышали и еще один узелок
добавился к веревке моей жизни. Я и вправду хотел рассказать
все, как было, только вот мой язык перестал повиноваться мне,
хотя внутри меня все кипело. Наверно, Антонио понял, что со
мной происходит, потому что вдруг резко крикнул: “Скажи,
сколько их! Если их было много, скажи, сколько!” “Спасибо,
Антонио, — подумал я, — ты снова спас меня от пытки!” Я с
облегчением назвал число своих любовниц и даже сумел
рассказать пару эпизодов, наиболее тяжелым грузом лежавших на
душе.
И я почувствовал колоссальное облегчение, какую-то
внутреннюю чистоту. Не то, чтобы я был всем этим доволен,
радовался или тосковал... это было совершенно иное ощущение,
словно я нашел в себе что-то такое, чего и не подозревал... И
точно — то, чем в этот миг был “я” — было нечто отличное от
моего прежнего “я”. Новое “я” отчетливо осознало, что оно собой
представляет и зачем оно существует, хотя, будучи исполнено
спокойной, молчаливой мудрости, оно не могло выразить себя
рационально. Я понял, что тот “грех”, о котором говорили
виррарика, не имеет ничего общего с нашей моралью, что у него
скорее энергетический смысл. Да, этот ритуал был необходим,
чтобы настроиться на тот спектр чувств, с которым только и
можно позволить себе подняться на Хумун Куллуаби.
Итак, виррарика и теварис исповедовались по очереди. Следя
за тем, как исповедовались мои друзья, я испытывал чувство
облегчения и гордости за их мужество. Можно было не
сомневаться — они подготовились должным образом и заслужили
это путешествие на Святую гору.
Тау
Ночная исповедь продолжалась, и к рассвету все паломники
очистились. Увидев лучи солнца, все пришли в какое-то
невероятное состояние восторга: Тау приветствует их и
благословляет своим светом и теплом! Радость была бескрайней,
так как мы предвкушали то, что ожидает нас на вершине Хумун
Куллуаби. Рассвет мы встретили пляской вокруг костра — о,
какое счастье! мы идем на Хумун Куллуаби, мы идем на встречу с
Тамацем! Ура!
После танца все собрались вокруг маракаме
(символизирующего Солнце). Высоко подняв мувиери и потрясая
им в воздухе, он произнес краткую речь о новом единстве
хикарерос. Каждый прикоснулся к веревке, символизирующей
наше единство. Теперь, после исповеди, очищения и
возникновения нового единства группы, мы были готовы вступить
в пределы Хумун Куллуаби.
Пирамида