долго, пока человек не получит полной
уверенности в самом себе. Чем ближе человек к толпе, тем больше
тяготеет он к человеческим скопищам;
боязнь одиночества и стремление к ним живут в человеке
бессознательно для него самого. Он никогда не
отдает себе отчета и не может отдать, что именно заставляет его
тяготеть к людскому обществу, он
попросту чувствует себя как-то не по себе, в его груди
развивается какая то мощная тоска, когда он не
видит вокруг себя суеты людской. Чудится, что человек боится
самого себя, боится чего-то смутного,
неопределенного, что может внести беспокойство в его ум. Часто,
не сознавая этого, он просто чувствует,
что уйди он от толпы, какое-то равновесие будет нарушено, какая-
то новая опасность развернется перед
ним, что-то произойдет столь непоправимое, что этого нужно
страшно бояться и делать все, чтобы этому
помешать. День за днем, неведомо зачем и для какой цели, люди
создают себе одни призраки за другими,
строят нелепые замыслы, запутываются в них, затем наконец
разбираются, а потом вновь строят; время
идет, и в суете, без смысла, без пользы, без радостей, без
удовлетворения, под гнетом безысходной и
глухой тоски они влачат свои дни предаваясь нелепой забаве.
«Жизнь невежественного человека, которого существование и дух
одинаково объяты ленью, проходит
ночью во сне, а днем в деяниях бесполезных».
Бхагавата пурана.
Рано или поздно в человеке, наконец, пробуждается протест, его
начинает тяготить и давить безысходность
печали этой бессмысленной суеты. Он начинает отходить от людей, и
чем больше он отходит, тем больше
он начинает сознавать себя самого, и чем больше себя сознает, тем
все дальше отходит. И вот наступает
пора одиночества; жутка и страшна она вначале, недаром так люди
боятся ее! После стихнувшего громкого
хаоса, он чувствует лишь гулкую пустоту вокруг себя, он начинает
суетиться в ней, его душа охватывается
томлением, и чашу горькую страданий выпьет прежде человек, чем
эта пустота вокруг него перестанет
тяготить его столь тяжко.
С момента рождения одиночества в человеке начинает впервые
проявляться, сознаваемым для него
образом, индивидуальность. Лишь с этого времени он действительно
начинает чувствовать, что он
представляет из себя личность, имеющую самодовлеющую ценность,
вовсе не являющуюся лишь
определенной особью человеческого стада.
«Преклонитесь перед останками великого, отверженного Спинозы, Его
проникал Высокий Мировой Дух,
Бесконечное было для него началом и концом, вселенная была его
единственной и вечной любовью; он был
исполнен религии и Святого Духа, и потому он остался одиноким и
недостижимым, мастером своего
искусства, но выше обычного цеха, без учеников и без права
гражданства».
Шлейермахер.
Таков неизменный удел истинных аристократов духа на пути всех
веков, среди всех народов; все они
бежали от людей, уходя в глубь своего собственного существа, а
потому оставались неведомыми и
непонятыми.. Об одиночестве на физическом плане
«Человек во вселенной один в вечном, потрясающем одиночестве ...
Его единственная цель — это он сам;
нет другой вещи, ради которой он живет, он далеко вознесся над
желанием быть рабом, над умением быть
рабом, над необходимостью быть рабом. В глубине под ним где-то
затерялось человеческое общество,
провалилась социальная этика. Человек один, один...
Отто Вейнингер.
В мире физическом, т.е. в области обыденной жизни, развитие
индивидуальности в человеке сказывается
прежде всего в том, что он начинает отходить от людей, они
становятся ему чуждыми, их жизнь, работа и
цели мешкотными, бессмысленными и ненужными. Все более и более
уходя вглубь своего существа, он
начинает находить в недрах души своей новый мир, пред величием
которого блекнет все вокруг него.
Человек начинает стремиться к одиночеству, к возможно более
совершенной изоляции от внешней жизни,
чтобы гам и сутолока ее возможно меньше нарушали его покой.
«И Ангел мне сказал: иди, оставь их грады,
В пустыню скройся ты, чтобы там огонь лампады,
Тебе поверенный, до сроку уберечь,
Дабы когда тщету сует они познают,
Возжаждут Истины и Света пожелают,
Им было б чем свои светильники возжечь!»
Майков.
Человек не может одновременно жить грубыми формами и тончайшими
чувствованиями, ибо, приспособив
свое существо к восприятию одних вибраций, он тем самым теряет
способность воспринимать другие.
Правда, человек может одновременно содержать в душе своей самые
разноречивые идеалы, самые
многоразличные стремления, но все эти отдельные тональности души
его, имея различные
индивидуальности, должны быть всегда примерно одного и того же
уровня развития. Чрезвычайно высоко
развитый человек, одновременно способный как на беззаветнейшие
подвиги, так и на жесточайшие
Пирамида