Солнце садилось. Золотые лучи сияли среди руин. Тень оплавленной
громады замка Святого Ангела протянулась к нам, словно от стеклянного
холма. Энея просила меня развеять ее пепел на Старой Земле, а я не могу
сделать для нее даже этого. Я подвел ее даже после смерти.
- А как же Пасем? - Я посмотрел на Бассина Ки. - На Пасеме у нее не
было учеников, когда... Ох... - Она же отослала отца де Сойю из собора
Святого Петра, она просила его уйти вместе с монахами и затеряться в
этом, таком знакомом ему городе. Когда же он попытался возразить, Энея
сказала: "Ни о чем другом я не прошу, отец. И прошу с любовью и
уважением". И отец де Сойя исчез за пеленой дождя. И стал
ретранслятором, передав последние мучения и прозрения моей единственной
нескольким миллиардам жителей Пасема.
- Ох... - Я не мог заставить себя отвести от него взгляд. - Но в
последний раз, когда я вас видел... через Бездну... вас держали в
криогенной фуге в этом... - Я с омерзением махнул рукой в сторону
оплавленной груды замка Святого Ангела.
- Я и был в криогенной фуге, Рауль, - подтвердил Ки. - Меня держали
там, как мороженую тушу в холодильнике, в подвальной камере недалеко от
того места, где они замучили Энею. Но я ощутил Момент Сопричастности.
Каждый живущий ощутил его - даже если спал, или был в стельку пьян, или
безумен.
Я молча смотрел на него, и сердце мое обливалось кровью. Наконец я
нашел силы задать вопрос:
- И как же вам удалось выбраться? Оттуда? Мы оба повернулись к
руинам Священной Канцелярии.
- Вскоре после Момента Сопричастности вспыхнула революция, -
вздохнул Ки. - Многие - почти все жители Пасема - больше не желали иметь
ничего общего с крестоформом и предательской Церковью, внедрявшей его.
Все же нашлись достаточно циничные личности, которые вступили в сделку с
дьяволом в обмен на физическое возрождение, но миллионы... сотни
миллионов... жаждали причастия и освобождения от крестоформа в первую же
неделю. Верноподданные Священной Империи пытались помешать им. Начались
бои... революция... гражданская война.
- Снова... Как после Падения Порталов три столетия назад.
- Нет. Не настолько скверно. Не забывайте, тому, кто слышит хор
мертвых и голоса живых, больно причинять боль другим. Верноподданных
Империи ничто не сдерживало, но они оказались в меньшинстве.
- И вы называете это сдержанностью? - указал я на развалины. - Вы
говорите, что все это не настолько скверно?
- Революция против Ватикана, Священной Империи и Инквизиции тут ни
при чем, - мрачно проговорил Ки. - Она прошла относительно бескровно.
Лоялисты бежали на "архангелах". Их Новый Ватикан теперь на планете
Мадхья... так, дерьмовая планетка, сейчас ее охраняет половина
Имперского Флота и несколько миллионов лоялистов.
- А это чья работа? - Я окинул взглядом окружающую разруху.
- Техно-Центра. Немез со своими клон-братьями и сестрами уничтожила
город и захватила четыре "архангела". Они спалили нас из космоса, когда
лоялисты удрали. Центр прям кипятком писал. Может, и сейчас писает.
Нам-то что.
Я осторожно поставил скрайбер на белую плиту и огляделся. Все
больше людей выходили из развалин, они держались на почтительном
расстоянии, но разглядывали нас с нескрываемым интересом. Все в рабочей
одежде, а вовсе не в шкурах или лохмотьях. Конечно, сразу ясно, что для
них сейчас трудные времена, но они никакие не дикари. Белобрысый
парнишка застенчиво помахал мне рукой. Я помахал в ответ.
- Да, я ведь так и не ответил на ваш вопрос, - встрепенулся Ки. -
Меня выпустили охранники, они всех узников выпустили, пока тут была
всеобщая неразбериха после Момента Сопричастности. В ту неделю двери
казематов распахнулись перед многими узниками этого рукава Галактики.
После причастия... ну, трудно держать кого-то в заточении или пытать,
если через Связующую Бездну сам получаешь половину чужой боли. А у
Бродяг с Момента Сопричастности дел невпроворот - они заняты оживлением
миллиардов иудеев, мусульман и прочих похищенных Центром... Да еще
доставкой их с планет-лабиринтов на родные миры.
Я попытался все это осмыслить и, немного помолчав, спросил:
- А отец де Сойя выжил?
- Полагаю, можно сказать, что он выжил. - Ки радостно заулыбался. -
Он наш священник в приходе Святой Анны. Пойдемте, я отведу вас к нему.
Он уже знает, что вы здесь. Тут всего пять минут ходу.
Де Сойя обнял меня так крепко, что ребра ныли еще долго. Священник
был одет в простую черную сутану с римским воротничком. Святая Анна
оказалась вовсе не той огромной приходской церковью, что мы видели в
Ватикане, а всего лишь маленькой часовней, выстроенной на расчищенном
участке восточного берега. Похоже, приход состоял примерно из сотни
семей, добывающих себе пропитание охотой и земледелием. Во время
совместной трапезы в церковном дворике меня познакомили почти со всеми.
Эти люди держались так, будто давно со мной знакомы, и искренне
радовались, что я снова вернулся в мир живых.
Когда стемнело, мы с Ки и де Сойей удалились в жилище священника -
по-спартански обставленную комнату при церкви. Достав бутылку вина, отец
де Сойя до краев наполнил три бокала.
- Одно из преимуществ падения нашей цивилизации, - улыбнулся он, -
состоит в том, что стоит где-нибудь копнуть поглубже, и наткнешься на
винный подвал, забитый марочными винами. Это не воровство. Это
археология.
Ки поднял бокал, словно хотел произнести тост, но замялся. Потом
неуверенно предложил:
- За Энею?
- За Энею! - И мы с отцом де Сойей осушили бокалы. Священник
наполнил их вновь.
- Долго меня не было? - спросил я. Я раскраснелся от вина, как
всегда. Энея любила над этим подшучивать.
- Тринадцать стандартных месяцев с Момента Сопричастности, - сказал
де Сойя.
Я только головой тряхнул. Наверное, я писал свою повесть и ждал
смерти часов по тридцать кряду, потом на несколько часов погружался в
сон, чтобы снова бодрствовать тридцать или сорок часов. Это обычное
явление, когда человек лишен возможности отмерять время, наблюдая смену
дня и ночи.
Скачать книгу [0.56 МБ]
Пирамида