стороны, заиграли трубы, и четыре шеренги члаков поспешили к
зевающему гиганту, чтобы при свете скачущих фонариков исчезнуть
в его пасти. Туча закрыла луну, и я, уже мало что видя, все же
успел разглядеть, что градоход постепенно встает сначала на
задние, потом на передние ноги и торжественно трогается в путь.
В брюхе у него так бурчало и громыхало, словно он страдал
несварением желудка. Я возвращался к ракете в темноте,
исполненный изумления. Ведь вот говорят, будто все уже было под
солнцем, что нет ничего непонятного, раз законы Природы
универсальны; тогда почему же они сперва вылезли из этого
мерзкого старикана, а потом залезли обратно? Почему такое
множество их так старалось на время превратиться в курдля? Что
это было? Блуд? Блеф? Бред? Биомы? Ритуал? Адаптация?
Государственные интересы? Генетический дрейф? Полицейский
приказ? Голова у меня раскалывалась, главным образом от
любопытства. В путеводителе о чем-либо подобном не было ни
слова, ведь сочиняли его специалисты, не верившие, будто
градоходы могут быть курдлями, живыми и обитаемыми
одновременно. Впрочем, я уже понял, что гораздо больше надо
доверять собственным глазам и ушам, чем взятой в дорогу
литературе.
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Кратко отмечу, что сегодня наблюдал: А) столкновение двух
градозавров; из одного выпала чуть ли не целая семья с
парализованным дедушкой; В) нападение четырех малышей на
великана; путем бодания в слабину они вынудили его к позорному
бегству; по дороге он содрогнулся в судорогах и извергнул
курдленка, который тут же вымазался в луже, встрепенулся,
взбрыкнул и весело умчался в лес, так что это напоминало
братскую помощь малышей проглоченному; С) падаль на прогулке.
Последний феномен стоит описать подробнее. Обливаясь
седьмым потом, я продирался через высокие камышовые заросли
между двумя рядами пологих холмов и на фоне неба, на верхушке
одного из этих лысых пригорков, заметил силуэт курдля. Он не
привлек моего особого внимания, - он ничем не выделялся, а
просто шел примерно в ту же сторону, что и я, но на расстоянии
в добрую милю от меня. Впрочем, сражаясь с камышом, который
цеплялся за рюкзак, кислородный аппарат, футляры с кассетами и
камеру, я меньше всего думал об этом одиноком колоссе - скорей
уж о том, как выбраться на более твердое место; я просто тонул
в тине, вонь которой, конечно, до самой смерти будет
сопутствовать моим воспоминаниям об этой будто бы столь высоко
развитой планете. Наконец, совершенно обессилев, я остановился,
чтобы отдышаться, и лишь тогда шагающий далеко впереди курдль
показался мне каким-то странным. Шел он, правда, довольно
плавно, но иначе, чем те, которых я уже видел. Голову на
длинной шее он держал жестко, словно проглотил палку, или,
скорее, падающую пизанскую башню, хвост волочился за ним словно
перебитый, а ноги он расставлял широко и на каждом шагу
накренялся, иногда так сильно, словно вот-вот, упадет, но в
последнее мгновение опять восстанавливал равновесие. Должно
быть, больной, ведь у всех них тут полжизни уходит на
извержение съеденного, подумал я и, вытерев пот со лба,
двинулся дальше в камыши - впереди в них виднелся просвет.
Теперь я уже чаще поглядывал в сторону курдля и не пропустил
важного момента, когда он остановился - да так резко, что все
четыре ноги у него разъехались, - и начал выполнять полный
разворот назад, очень неуклюже, путаясь в собственном хвосте,
который, поистине, только мешал ему, как колода под ногами.
Развернувшись, курдль опять пошел в точности той же дорогой, по
которой приковылял, а когда он спотыкался на неровностях почвы,
голова у него подскакивала, словно и в самом деле вместо
эластичного позвоночника в шее у него была стальная балка или
что-нибудь в этом роде. Ну до чего же мертвый у него хвост,
подумал я, и где это его так угораздило? Достав из футляра
бинокль, я навел его на великана. Тот колыхался, словно корабль
при сильной боковой волне, а между его лопатками, в широкой
пролысине шкуры - там она была совершенно вытерта, - виднелось
что-то разноцветное и полосатое; наведя фокус, я остолбенел от
изумления. Там, на самой вершине курдельного хребта, между
огромными шпангоутами работающих на марше лопаток, загорали на
лежаках несколько члаков. Когда, же я навел бинокль на голову
этого удивительного курдля, мое изумление перешло в ужас: я
увидел выглядывающий из-под прогнившей шкуры череп, вместо глаз
зияли черные ямы, а то, что я поначалу принял за недоеденный
кусок, ветку с листьями или березку, свисавшую у него изо рта,
было ужасным обрубком языка. Значит, это был труп, однако он
двигался, и притом довольно бодрым шагом; я наблюдал его долго,
пока наконец ветер не донес до меня мерные звуки, и вдруг я
узнал в них барабан
- или какой-то другой музыкальный инструмент. В курдле - а где
же еще? - играл оркестр. Курдль шагал в такт ударам барабана,
разумеется приглушенным, ведь они доносились из глубины брюха.
Вернувшись на базу, я со стаканом персикового компота в руке
(запас которого, к сожалению, уже вышел) принялся составлять
план действий. Ракета ушла в землю на треть и больше не
оседала, так что я мог бы оставаться здесь и дальше, ведь
благодаря защитной окраске она почти невидима; но похоже было
на то, что дальнейшее пребывание в этой местности немного мне
даст. Поэтому я решил предпринять еще одну, последнюю
рекогносцировку с целью добыть языка, впрочем, не особо надеясь
на успех: курдляндцы не появлялись в одиночку, и мне ни разу не
попался отряд меньше чем в тридцать члаков, а с такой ватагой я
предпочитал не вдаваться в какие-либо разговоры; чутье мне
подсказывало, что добром бы это не кончилось. Но я не так-то
быстро отказываюсь от исследовательских проектов, за
Скачать книгу [0.28 МБ]
Пирамида
