Бесплатная,  библиотека и галерея непознанного.Пирамида

Бесплатная, библиотека и галерея непознанного!



Добавить в избранное

рассыпаться, он обернул его ватой. Потом, когда я вернулся один, я нашел
этот камешек, он лежал под койкой в его кабине. Наверное, выпал. Олаф,
кажется, думал, что Ардер из-за этого погиб, но не решался сказать мне,
потому что это было слишком глупо... Что могло быть общего между каким-то
камешком и тем проводничком, из-за которого у Ардера испортилось радио?..


VIII


Олаф все еще не подавал признаков жизни. Мое беспокойство сменилось
угрызениями совести. Я опасался, не совершил ли он какого-нибудь
безрассудства. Он ведь по-прежнему оставался один и был одинок еще больше,
чем до этого я. Я не хотел втягивать Эри в непредвиденные случайности, а они
могли возникнуть, если б я затеял розыски на собственный риск, поэтому я
решил сна-чала поехать к Турберу. Я не был уверен, что попрошу у него
совета. Просто хотел повидаться с ним. Адрес дал мне еще Олаф; Турбер
работал в университетском центре Маллеолан. Я телеграммой известил его о
своем приезде и впервые расстался с Эри. В последние дни она стала
молчаливой и нервозной; я приписывал это беспокойству о судьбе Олафа. Я
обещал, что вернусь по возможности скоро, вероятнее всего дня через два, и
после разговора с Турбером не предприму ничего, не посоветовавшись с нею.
Эри проводила меня до Хоулу, где я взял прямой ульдер. Пляжи Тихого
океана уже пустели -- прибли-жалось время осенних штормов, из прибрежных
го-родков исчезли толпы ярко одетой молодежи, и меня не удивило, что я
оказался почти единственным пасса-жиром серебристого снаряда. Полет в тучах
длился около часа и закончился в сумерки. Город вынырнул из наступающей
темноты многоцветным пожаром -- самые высокие строения, "фужерники", горели
во тьме, как тонкие неподвижные языки пламени, их силуэты, соединенные
воздушными дугами верхнего уровня коммуникаций, светились среди белого
тумана огром-ными бабочками. Нижние ярусы улиц образовали взаимопроникающие,
извилистые, цветные реки. Мо-жет быть, из-за тумана, а может, благодаря
эффекту прозрачности строительного материала центр с высоты казался
спиралевидным сгустком искрящегося стекла, островом, усыпанным
драгоценностями среди океана, зеркальная поверхность которого отражала все
слабее просвечивающие ярусы, вплоть до самых нижних, уже едва видимых,
словно из подземелий города просвечи-вал его рубиновый скелет. Трудно было
поверить, что эта феерия проплывающих друг сквозь друга огней и цветов --
просто жилище нескольких миллионов людей.
Университетский комплекс находился за городом. Именно там, внутри
огромного парка, на бетонной площади опустился мой ульдер. О близости города
сви-детельствовало лишь бледно-серебристое зарево, охва-тывающее небо над
черной стеной деревьев. Длинная аллея привела меня к главному зданию,
темному, слов-но вымершему.
Едва я открыл огромные стеклянные двери, внутри загорелся свет. Я
оказался в холле с куполообразным потолком. Пол был выложен бледно-голубыми
плитка-ми. Лабиринт звуконепроницаемых коридорчиков при-вел меня к длинному
коридору, прямому и строгому. Я открывал то одни, то другие двери, но все
помеще-ния были пусты и как бы давно покинуты. Я поднялся наверх по обычной
лестнице. Наверное, где-нибудь по-близости был лифт, но мне не хотелось его
искать. К тому же эта неподвижная лестница была любопыт-ной диковинкой.
Наверху в обе стороны тянулся такой же коридор и такие же пустые комнаты; на
дверях одной из них я увидел небольшой листок с четко вы-веденными словами:
"Здесь, Брегг". Я постучал, и тот-час услышал голос Турбера.
Я вошел. Он сидел, освещенный низко опущенной лампой, сгорбившись на
фоне тьмы, царящей за ок-ном, занимавшим всю стену. Столик, за которым он
ра-ботал, был завален бумагами и книгами -- настоящими книгами, -- а на
другом столике, поменьше, были на-сыпаны целые горы кристаллического "зерна"
и стоя-ли различные аппараты. Перед ним возвышалась стоп-ка листков и ручка,
обыкновенная, которую обмаки-вают в чернила; он делал пометки на полях.
-- Садись, -- сказал Турбер, не поднимая голо-вы. -- Я сейчас кончу.
Я сел на низкое кресло около стола, однако тут же отодвинул его, потому
что свет превращал лицо Турбе-ра в расплывчатое пятно, а я хотел рассмотреть
его как следует.
Он работал по-своему, медленно, наклоном голо-вы и движением бровей
защищаясь от света лампы. Это была одна из самых скромных комнат, какие мне
до сих пор довелось видеть, с матовыми стенами, без сле-да надоевшего
золота. По обе стороны двери виднелись четырехугольные, сейчас слепые
экраны, стену рядом с окном занимали металлические шкафчики, около од-ного
стоял большой рулон карт или чертежей -- вот, собственно, и все. Я перевел
взгляд на Турбера. Лысый, массивный, тяжелый, он писал, время от вре-мени
стряхивая костяшками пальцев слезу с глаз. Глаза у него всегда слезились, а
Гимма (он любил выдавать чужие секреты, тем более такие, которые люди
особенно старались скрыть) как-то сказал мне, что Турбер опасается за свое
зрение. Тогда я понял, почему он всегда ложился первым, когда мы изменяли
ускорение, и почему в последние годы позволял, чтобы его заменяли в работах,
которые прежде он всегда выполнял сам.
Он обеими руками собрал бумаги, стукнул ими о стол, подравнивая края,
спрятал в папку, закрыл ее и только тогда, опуская большие руки с толстыми и
как бы с трудом сгибающимися пальцами, сказал:
-- Привет, Эл. Как дела?
-- Не могу пожаловаться. Ты... один?
-- Это должно значить: тут ли Гимма? Нет. Его нет, вылетел вчера. В
Европу.
-- Работаешь?..
-- Да.
Наступило короткое молчание. Я не знал, как он отнесется к тому, что я
собирался сказать, и хотел сначала выяснить его взгляды на мир, в котором мы
очутились. Правда, зная его, я не мог ожидать особой откровенности. Он не
любил делиться впечатлениями.
-- И давно ты уже здесь?
-- Брегг, -- сказал он, продолжая хранить непо-движность, -- не думаю,
чтобы это тебя интересовало. Что-то ты крутишь.
-- Возможно, -- сказал я. -- Значит, мне говорить? Я ощущал то
внутреннее беспокойство, что-то сред-нее между робостью и раздражением,
которое всегда охватывало меня в его присутствии -- других, кажет-ся, тоже.
Никогда нельзя было понять, шутит он, из-девается или говорит серьезно; при
всем спокойствии, всем внимании, которое он проявлял к собеседнику, он сам
всегда оставался абсолютно неуловимым.
-- Нет, -- сказал он. -- Может, потом. Откуда ты прилетел?

Скачать книгу [0.20 МБ]