Идиот, подумала я, сейчас же народ сбежится. Хотя нет, еще слишком рано… Но все
равно лучше было не рисковать. Я подошла к двери и сказала:
— Владимир Михайлович, тише! Сейчас отопру, дайте только одеться.
— Жду.
Я быстро оделась и оглядела свое жилище — кажется, ничего компрометирующего на
виду не было. И как он только меня нашел? Следил, что ли?
— Открываю…
Михалыч вошел и несколько секунд моргал, привыкая к полутьме. Затем огляделся по
сторонам.
— Ты чего это, здесь живешь?
— Ну да.
— Что, в газовом вводе?
— Это не газовый ввод. Там просто табличка на входе, чтобы у людей вопросов не
было.
— А что это вообще такое? — спросил он.
— В каком смысле?
— Ну, у каждого места есть свое предназначение. Что это за помещение?
— Я помещений не люблю, — сказала я. — Мне не нравится, когда меня помещают. Это
пустое место под трибунами. Сначала тут склад был. Потом все перегородили, за
стенкой сделали трансформаторную подстанцию, а про эту часть забыли. Ну, не
просто так забыли. Пришлось, конечно, постараться…
Я выразительно пошевелила в воздухе пальцами. Шевелить, конечно, надо было не
пальцами, а хвостом, но я не собиралась посвящать Михалыча во все подробности
своей трудной судьбы.
— Отопление то хоть у тебя есть? — спросил он. — Ага, вон вижу, обогреватели. А
где туалет?
— Вам что, хочется?
— Нет, просто интересно.
— Надо по коридору пройти. Там еще и душ.
— Ты правда в этой конуре живешь?
— Почему конура? — сказала я. — По планировке больше мансарду напоминает, как у
адвоката или политтехнолога. Loft, это сейчас модно. Потолок здесь косой, потому
что сверху трибуны проходят. Романтично.
— А как же ты здесь без света?
— Вон под потолком стеклышко, видите? Это окно. Когда солнце встает, сюда падает
очень красивый луч. Вообще я и в темноте неплохо вижу.
Он еще раз оглядел мое жилище.
— В этих мешках твое барахлишко?
— Можно и так сказать.
— Велосипед тоже твой?
— Да, — сказала я. — Хороший велосипед, кстати — дисковые тормоза, вилка из
углепластика.
— Компьютер тоже из углепластика? — хмыкнул он.
— Будете смеяться, угадали. Это редкая модель «Vaio», их «Сони» только для
Японии делает. Самый легкий ноутбук в мире.
— Понятно. Поэтому на картонной коробке стоит, да? Вместо стола? Перед гостями
не стыдно?
Его тон стал меня задевать.
— Знаете, Владимир Михайлович, — ответила я, — если сказать честно, я даже не
знаю, к чему я испытываю большее равнодушие — к виду окружающих меня вещей или
ко мнениям окружающих меня граждан. И то и другое слишком быстро остается в
прошлом, чтобы я, как это говорят, парилась.
— В общем, бомжатник, — подвел он итог. — Участковый про эту хавиру знает?
— Хотите направить?
— Посмотрю на твое поведение. Ну, пошли.
До машины мы дошли молча, только Михалыч два раза выругался — первый раз, когда
надо было протиснуться через щель между двумя фанерными щитами, а второй — когда
надо было поднырнуть под перегородку.
— Пожалуйста, не материтесь, — попросила я.
— Я рукав порвал. Как ты здесь свой велосипед протаскиваешь?
— Запросто. Летом я его снаружи оставляю. Кто сюда полезет.
— Да, — сказал он, — это точно.
Машина стояла за воротами спорткомплекса. Значит, был шанс, что визит Михалыча
останется незамеченным. Хотя какая разница? Местные могут ничего не замечать еще
сто лет, но ведь Михалыч и его контора теперь все знают. Просто так они с меня
не слезут. Придется искать новое жилье, подумала я, в какой уже раз…
Когда мы отъехали от спорткомплекса, Михалыч вдруг протянул мне алую розу с
длинной ножкой. Я даже не поняла, откуда он ее вытащил, так это было неожиданно.
Роза совсем недавно раскрылась, на ней еще блестела роса.
— Спасибо, — сказала я, беря цветок. — Я тронута. Но сразу хочу сказать, что
между нами вряд ли…
— Это не от меня, — перебил он. — Шеф просил передать. Сказал, чтобы ты по
дороге подумала над смыслом.
— Хорошо, — сказала я, — подумаю. А по какому прибору вы меня видели?
Он сунул руку в карман пиджака и вынул маленький предмет вроде портсигара с
экранчиком, как у цифровой камеры. На портсигаре было несколько кнопок, но
выглядел он в целом невыразительно.
— Это пеленгатор.
— И что он ловит?
— Сигналы, — сказал Михалыч. — Дай свою сумку.
Я протянула ему свою сумочку. У следующего светофора он взял ее за ремешок,
вывернул его и показал мне маленький кружок темной фольги, размером меньше
копейки. Он был совсем тонким и держался на клейком слое. Я бы никогда его не
заметила — или решила бы, что это какой то лейбл.
— И когда вы его мне прицепили?
— А когда мы в комнату шли шампанское пить, — сказал он и ухмыльнулся.
— Зачем? Ко мне такие серьезные вопросы?
— В общем, да, — сказал он. — Но теперь уже не у меня. Ничего, шеф тебя на
чистую воду выведет… И не таких разъясняли. Я ему, кстати, сказал, чем ты
занимаешься.
Происходящее совсем перестало мне нравиться, но было уже поздно метаться: мы
приближались к знакомому дому. Проехав через двор, машина нырнула в
металлические ворота гаража, которые немедленно закрылись, отрезав нас от мира.
— Выходи, приехали.
Как только Михалыч вылез, я положила розу на его сиденье — ее длинный шипастый
стебель практически сливался с ним по цвету, и был хороший шанс, что Михалыч с
размаху усядется на него своим крепким задом.
— Сымай обувь, — сказал он, когда я вылезла следом.
— Меня чего, на расстрел ведут?
— Как выйдет, — хмыкнул он. — Вон тапочки у лифта.
Пирамида