алхимический символ — кусающая себя за хвост змея, — но в нашем случае здесь
проглядывают скорее урологические коннотации.
Реформы, про которые ты слышала, вовсе не что то новое. Они идут здесь
постоянно, сколько я себя помню. Их суть сводится к тому, чтобы из всех
возможных вариантов будущего с большим опозданием выбрать самый пошлый. Каждый
раз реформы начинаются с заявления, что рыба гниет с головы, затем реформаторы
съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше. Поэтому все, что было
гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет
назад, уже сожрано. Здешний « upper rat » мог бы рисовать на своих знаменах не
медведя, а эту рыбью голову. Хотя медведь — тоже остроумный выбор: это
международный символ экономической стагнации, к тому же есть выражение «брать на
лапу». У эскимосов насчитывают тридцать слов для описания разных видов снега, а
в современном русском — примерно столько же идиом для обозначения дачи взятки
должностному лицу.
Но русские все равно любят свою страну, а их писатели и поэты традиционно
сравнивают этот порядок с гирей на ноге волшебного исполина — иначе, мол,
помчался бы слишком быстро… Ох, не знаю. Уже давно не видно никакого исполина, а
только нефтяная труба и висящая на ней крыса, делающая себе мистический
автокефальный уроборос. Иногда мне кажется, что единственная цель русского
существования — тащить ее по заснеженной пустыне, пытаясь найти в этом
геополитический смысл и вдохновить им малые народы.
Если разобрать еще два связанных между собой аспекта местной культуры — строго
табуированную лексику, на которой происходит повседневное общение между людьми,
и законы, по которым общепринятый уклад жизни является уголовным преступлением
(что накладывает на лица всех жителей несмываемую печать греха), — получится
краткое описание гештальта, к которому ты собираешься в гости. Вообще этот
список можно продолжать бесконечно: в него попадут сейфовые двери квартир,
метафизические блокбастеры, в которых добро дает кормиться злу за то, что зло
дает кормиться добру, и так далее. Но хватит об этом.
Лучше поделюсь профессиональными наблюдениями о перспективах здешней карьерной
девушки («карьерная» от слова «карьера», а не «карьер»). Есть одна тюремная
игра, которую интеллигенты называют «Робинзон», а интеллектуалы — « Ultima Thule
». Заключается она в следующем: мужчина садится в бадью с водой таким образом,
что над поверхностью оказывается только головка его пениса. Затем он вынимает из
спичечного коробка заранее заготовленную муху с оторванными крылышками и
выпускает ее на этот маленький островок. Наблюдение за бесцельными блужданиями
несчастного насекомого по крайней плоти (отсюда название игры) и составляет суть
этого мрачного северного развлечения. Это медитация над безысходностью
существования, одиночеством и смертью. Катарсис здесь достигается за счет
стимуляции головки члена, которую производит муха, быстро перебирая своими
лапками. Существует разновидность этой игры, которую интеллигенты называют
«Атлантида», а интеллектуалы — «Китеж духа». Но подробности здесь настолько
мрачны, что я не стану портить тебе сон, приводя их.
Поверь, сестричка, приехав сюда, ты будешь чувствовать себя бескрылой мухой,
блуждающей по островам архипелага, о котором все главное уже сказал человечеству
Солженицын. Стоит ли менять твое море и солнце на эту трудную судьбу? Да, денег
здесь больше. Но поверь, у здешних обитателей все они уходят на то, чтобы хоть
понарошку, хотя бы в героиново алкоголъном дурмане, приблизиться к тому потоку
счастья и радости, в котором проходит твоя жизнь.
И последнее — раз уж ты заговорила о сверхоборотне. Я абсолютно уверена, что все
легенды о нем следует понимать как метафору. Сверхоборотень — то, чем может
стать любой из нас в результате нравственного самоусовершенствования и
максимального развития своих способностей. Ты являешься им в потенции уже
сейчас. Поэтому искать его где то снаружи — означает заблуждаться. Я не стала бы
тратить время, убеждая в этом И Хули или ее мужа (на которого любопытно было бы
взглянуть, пока еще можно). Но ты, сестричка, с твоим ясным умом и правдивым
сердцем, должна это понимать.
Люблю и помню,
твоя А».
Была такая китайская комедия семнадцатого века — «Две лисы в одном городе».
Москва — очень большой город. Значит, здесь могли быть очень большие проблемы.
Но меня ни капельки не останавливали подобные опасения — честное слово, я думала
только о счастье сестрицы. Если в своем письме я и сгустила краски, то
исключительно из заботы о ней — пусть подольше погреется на солнышке, счастье
совсем не в деньгах. А про сверхоборотня я написала ей самое главное, в этом я
была уверена полностью. В следующий раз надо будет напомнить ей, чтобы она
работала только по методике «невеста возвращает серьгу».
Серьга… Мне вдруг пришла в голову восхитительная мысль, и я кинулась к
металлическому ящику, где хранились украшения и всякая драгоценная мелочь. То,
что мне было нужно, нашлось сразу — пара серебряных сережек лежала на самом
верху.
Я открыла свой старенький «leatherman» с крохотными плоскогубцами (одна из
первых моделей, сейчас таких уже не делают), аккуратно отцепила от сережек
крючки, и вскоре у меня на ладони лежало нечто потрясающее. Это были серьги в
виде колец на серебряных крючках, которые по цвету практически сливались с
Пирамида