платиной. Одна серьга была с брильянтом побольше, другая с брильянтом поменьше.
Так, по моему, никто еще не делал. Увидят — украдут идею, подумала я. Но что с
этим поделать…
Надев серьги, я посмотрела на себя в зеркальце. Выглядело супер. Было ясно с
первого взгляда: в моем ухе не серьги, а именно кольца, подвешенные вместо
сережек. Кроме того, было видно, что кольца дорогие — бриллианты восхитительно
играли в пыльном луче света, освещавшем мое жилище. Самый шик — дорогая вещь в
оправе из демонстративного презрения к дороговизне, соединение идеалов
финансовой буржуазии и ценностей шестьдесят восьмого года в одном эстетически
целостном объекте, который обещает, что хозяйка даст не только Абрамовичу, но и
Че Геваре, и даже туманно намекает, что Абрамовичу она собирается дать только
временно, пока не подтянется Че Гевара (Че Гевара тут, естественно, ни при чем,
и давать ему никто не собирается — просто девушка предполагает, что на такую
блесну Абрамович лучше клюнет). Словом, то, что доктор прописал.
Впрочем, видала я этого доктора в гробу. Я таких докторов за две тысячи лет
насмотрелась — все они что то прописывают, а человеческая душа раз за разом
верит в один и тот же обман, несется на скалы мира и расшибается о них насмерть.
И снова несется, несется — как в первый раз. Живешь на берегу этого моря,
слушаешь шум его волн и думаешь — счастье, что каждая волна знает только о себе
и не ведает прошлого.
*
Мне, конечно, дарят такие кольца и брошки не за совершенство моей души, которое
современные люди постичь не в силах. Они ценят исключительно мою физическую
красоту — мучительную, двусмысленную и сокрушительную. Я хорошо знаю ее силу —
изучила за много сотен лет. Но после встречи с Александром я отчего то потеряла
обычную уверенность в себе. Не помню, чтобы время когда нибудь тянулось так
медленно — два дня, которые я дожидалась его звонка, показались мне вечностью.
Минуты улитками переползали из будущего в прошлое, я сидела у зеркала,
вглядывалась в свое отражение и размышляла о красоте.
Часто мужчина думает: вот ходит по весеннему городу девушка цветок, улыбается во
все стороны и сама не осознает, до чего же она хороша. Такая мысль естественным
образом превращается в намерение приобрести эту не осознающую себя красоту
значительно ниже ее рыночной стоимости.
Ничего не бывает наивней. Мужчина, значит, осознает, а сама девушка цветок —
нет? Это как если бы колхозник из Николаева, продавший корову и приехавший в
Москву покупать старые «Жигули», проходил мимо салона «Порше», увидел в окне
молоденького продавца и подумал: «Он ведь такой зеленый… Вдруг поверит, что этот
оранжевый „Бок стер“ дешевле „Жигулей“, раз у него всего две двери? Можно
попробовать поговорить, пока он один в зале…»
Такой мужчина, конечно, очень смешон, и шансов у него никаких. Но не все так
мрачно. Для колхозника из Николаева есть плохая новость и хорошая новость:
1) плохая новость такая — ему ничего не купить ниже рыночной стоимости. Все
просчитано, все схвачено, все выверено. Оставь надежду всяк сюда входящий.
2) хорошая новость такая — эта рыночная стоимость значительно ниже, чем ему
представляется в его гормональном угаре, помноженном на комплекс неполноценности
и недоверие к успеху.
Новый оранжевый «Бокстер» ему, конечно, не светит — его купит пожилой добряк из
министерства социального развития. А вот на старенькую «Ауди» вполне может
хватить. Только ведь и «Ауди» ему не нужна, ему нужен трактор. Трагедия этого
колхозника, да и всех остальных мужчин, заключена в том, что они бегут за нашей
красотой, не понимая ее природы. Столько всего про нее сказано — это, мол,
страшная и ужасная вещь, которая к тому же спасет мир, и так далее. Но ведь
понятнее от этого предмет не становится совершенно.
Лис объединяет с самыми красивыми женщинами то, что мы живем за счет чувств,
которые вызываем. Но женщина руководствуется инстинктом, а лиса разумом, и там,
где женщина движется в потемках и на ощупь, лиса гордо идет вперед при ясном
свете дня.
Впрочем, надо признать, что некоторые женщины справляются с ролью неплохо. Но
они при всем желании не смогут раскрыть своих профессиональных секретов,
поскольку сами не понимают их на рациональном уровне. А вот мы, лисы, эти
секреты осознаем вполне отчетливо — и сейчас я расскажу об одном из них, самом
простом и главном.
Тому, кто хочет понять природу красоты, надо первым делом задать себе вопрос:
где она находится? Можно ли считать, что она — где то в женщине, которая кажется
прекрасной? Можно ли сказать, что красота, например, в чертах ее лица? Или в
фигуре?
Как утверждает наука, мозг получает поток информации от органов чувств, в данном
случае — от глаз, и без интерпретаций, которые делает визуальный кортекс, это
просто хаотическая последовательность цветных пятен, оцифрованная зрительным
трактом в нервные импульсы. Дураку понятно, что никакой красоты там нет, и через
глаза она в человека не проникает. Говоря технически, красота — это
интерпретация, которая возникает в сознании пациента. Что называется, in the eye
of the beholder .
Красота не принадлежит женщине и не является ее собственным свойством — просто в
определенную пору жизни ее лицо отражает красоту, как оконное стекло — невидимое
за крышами домов солнце. Поэтому нельзя сказать, что женская красота со временем
увядает — просто солнце уходит дальше, и его начинают отражать окна других
домов. Но солнце, как известно, вовсе не в стеклах, на которые мы смотрим. Оно в
нас.
Что это за солнце? Извиняюсь, но это другая тайна, а я сегодня собиралась
раскрыть только одну. К тому же, с точки зрения практической магии, природа
солнца совершенно не важна. Важны манипуляции, которые мы совершаем с его
светом, и здесь между лисами и женщинами есть важное отличие. Но, как и в
прошлом случае, объяснить его я могу только с помощью аналогии.
Бывают фонарики, которые носят на лбу, на специальном ремешке. Они популярны
среди велосипедистов и спелеологов. Очень удобно — куда поворачивается голова,
туда и луч света. Я сама катаюсь с таким по ночам в Битцевском парке — в нем три
крохотных острых лампочки, которые дают пятно сине белого света на асфальте
дорожки. Так вот, красота — это эффект, который возникает в сознании смотрящего,
когда свет лампы на его голове отражается от чего нибудь и попадает ему же в
глаза.
В каждой женщине есть зеркало, с рождения установленное под определенным углом,
и, что бы ни врала индустрия красоты, изменить этот угол нельзя. А вот мы, лисы,
можем регулировать угол наклона своего зеркала в весьма широких пределах. Мы
можем подстроиться практически под любого велосипедиста. Здесь внушение работает
пополам с кокетством: хвост остается под одеждой, и мы помогаем себе его
Пирамида
