должны были проделать эти юнцы, чтобы совершенно самостоятельно
прийти к выводам, к которым взрослые приходят, содрав с себя всю
шкуру, обратив душу в развалины, исковеркав свою жизнь и несколь-
ко соседних жизней... Да и то не все, только некоторые, а боль-
шинство и до сих пор считает, что все было правильно и очень здо-
рово, и, если понадобится - готовы начать все сначала... Неужели
все-таки настали новые времена? Он глядел в зал почти со страхом.
Кажется, будущему удалось все-таки запустить щупальца в самое
сердце настоящего, и это будущее было холодным, безжалостным, ему
было наплевать на все заслуги прошлого - истиные или мнимые.
- Ребята, - сказал Виктор. - Вы, наверное, этого не замечаете,
но вы жестоки. Вы жестоки из самых лучших побуждений, но жесто-
кость - это всегда жестокость. И ничего она не может принести
кроме нового горя, новых слез и новых подлостей. Вот что вы имей-
те ввиду. И не вооброжайте, что вы говорите что-то особенно но-
вое. Разрушить старый мир, на его костях построить новый - это
очень старая идея. Ни разу пока она не привела к желаемым резуль-
татам. То самое, что в старом мире вызывает особенно желание бес-
пощадно разрушать, особенно легко приспосабливается к процессу
разрушения, к жестокости, и беспощадности, становится необходимым
в этом процессе и непременно сохраняется, становится хозяином в
новом мире и в конечном счете убивает смелых разрушителей. Ворон
ворону глаз не выклюет, жестокостью жестокость не уничтожить.
Ирония и жалость, ребята! Ирония и жалость!
Вдруг весь зал поднялся. Это было совершенно неожиданно, и у
Виктора мелькнула сумасшедшая мысль, что ему удалось, наконец,
сказать нечто такое, что поразило воображение слушателей. Но он
уже видел, что от дверей идет мокрец, легкий, почти нематериаль-
ный, словно тень, и дети смотрят на него, и не просто смотрят, а
тянутся к нему, а он сдержанно поклонился Виктору, пробормотал
извинения и сел рядом с Ирмой, и все дети тоже сели, а Виктор
смотрел на Ирму и видел, что она счастлива, что она старается не
показать этого, но удовольствие и радость так и брызжут из нее. И
прежде чем он успел опомниться заговорил Бол-Кунац.
- Боюсь, Вы не так нас поняли, господин Банев, - сказал он. -
Мы совсем не жестоки, а если и жестоки с Вашей точки зрения, то
только теоретически. Ведь мы вовсе не собираемся разрушать Ваш
старый мир. Мы собираемся построить новый. Вот вы жестоки: вы не
представляете себе строительства нового без разрушения старого. А
мы представляем себе это очень хорошо. Мы даже поможем вашему по-
колению создать этот ваш рай, выпивайте и закусывайте, на здо-
ровье. Строить, господин Банев, только строить.
Виктор, наконец, оторвал взгляд от Ирмы и собрался с мыслями.
- Да, - сказал он. - Конечно. Валяйте, стройте. Я целиком с
вами. Вы меня ошеломили сегодня, но я все равно с вами... А может
быть, именно поэтому с вами. Если понадобится, я даже откажусь от
выпивки и закуски... Не забывайте только, что старые миры прихо-
дилось разрушать именно потому, что они мешали... Мешали строить
новое, не любили новое, давили его...
- Нынешний старый мир, - загадочно сказал Бол-Кунац, - нам ме-
шать не станет. Он будет даже помогать. Прежняя история прекрати-
ла течение свое, не надо на нее ссылаться.
- Что ж, тем лучше, - сказал Виктор устало. - Очень рад, что у
вас так удачно все складывается...
Славные мальчики и девочки, подумал он. Странные, но славные.
Жалко их, вот что... Подрастут, полезут друг на друга, размножат-
ся, и начнется работа за хлеб насущный... Нет, подумал он с отча-
янием. Может быть, и обойдется... Он сгреб со стола записки. Их
накопилось довольно много: "Что такое факт?", "Может ли считаться
честным и добрым человек, который работает на войну?", "Почему вы
так много пьете?", "Ваше мнение о Шпенглере"...
- Тут у меня несколько вопросов, - сказал он. - Не знаю, стоит
ли теперь?...
Прыщавый нигилист поднялся и сказал:
- Видите ли, господин Банев, я не знаю, что там за вопросы,
дело-то в том, что это, в общем, не важно. Мы просто хотели поз-
накомиться с современным известным писателем. Каждый известный
писатель выражает идеологию общества или части общества, а нам
нужно знать идеологию современного общества. Теперь мы знаем
больше, чем до встречи с Вами. Спасибо.
В зале зашевелились, загомонили: "Спасибо... Спасибо, господин
Банев...", Стали подниматься, выбираться со своих мест а Виктор
стоял, стиснув в кулаке записки, и чувствовал себя болваном и
знал, что красен, что вид имеет растерянный и жалкий, но он взял
себя в руки, сунул записки в карман и спустился со сцены.
Самым трудным было то, что он так и не понял, как следует от-
носиться к этим деткам. Они были ирреальны, они были невозможны,
их высказывания, их отношение к тому, что он думал, и к тому, что
он говорил, не имело никаких точек соприкосновения с торчащими
косичками, взлохмоченными вихрами, с плохо отмытыми шеями, с цып-
ками на худых руках, писклявым шумом, который стоял вокруг. Слов-
но какая-то сила, забавляясь, совместила в пространстве детский
сад и диспут в научной лаборатории. Совместила несовместимое. На-
верное, именно так чувствовала та подопытная кошка, которой дали
кусочек рыбки, почесали за ухом и в тот же момент ударили элект-
рическим током, взорвали под носом пороховой заряд и ослепили
прожектором. "Да", - сочувственно сказал Виктор кошке, состояние
которой он представлял себе сейчас очень хорошо. "Наша с тобой
психика к таким шокам не приспособлена, мы с тобой от таких шоков
и помереть можем..."
Тут он обнаружил, что завяз. Его обступили и не давали пройти.
На мгновение его охватил панический ужас. Он бы не удивился, если
бы сейчас молча и деловито они навалились и принялись вскрывать
его на предмет исследования идеологии... Но они не хотели его
вскрывать. Они протягивали ему раскрытые книжки, дешевые блокно-
тики, листки бумаги. Они шептали: "Автограф, пожалуйста!" Они пи-
щали: "Вот здесь, пожалуйста!" Они сипели ломающимися голосами:
"Будьте добры, господин Банев!"
И он достал авторучку и принялся свинчивать колпачок, с инте-
ресом постороннего прислушиваясь к своим ощущениям, и он не уди-
Скачать книгу [0.16 МБ]
Пирамида