чения.
Бол-Кунац принял из зала две записки и передал их ему: "Может
ли считаться честным и добрым человек, который разбогател и рабо-
тает на войну" и "Что такое умный человек?" Виктор начал со вто-
рого вопроса-он был проще.
- Умный человек, - сказал он, - это тот человек, который соз-
нает несовершенство, незаконченность своих знаний, стремится их
пополнить и в этом преуспевает... Вы со мной согласны?
- Нет, - сказала, приподнявшись, хорошенькая девочка.
- А в чем дело?
- Ваше определение не функционально. Любой дурак, пользуясь
этим определением, может полагать себя умным. Особенно, если ок-
ружающие поддерживают его в этом мнении.
- Да, - подумал Виктор. Его охватила легкая паника. Это тебе
не с братьями-писателями разговаривать.
- В какой-то степени Вы правы, - сказал он, неожиданно для се-
бя переходя на "Вы". - Но дело в том, что вообще-то "дурак" и
"умный" - понятия исторические и, скорее, субъективные.
- Значит, вы сами не беретесь отличить дурака от умного? - Это
из задних рядов - смуглое существо с прекрасными библейскими гла-
зами, остриженное наголо.
- Отчего же, - сказал Виктор, - берусь. Но я не уверен, что вы
всегда согласитесь со мной. Есть старый афоризм: дуракэто инако-
мыслящий...
Обычно это присловье вызывало у слушателей смех, но сейчас зал
молчал и ждал продолжения. - Или инакочувствующий, - добавил Вик-
тор.
Он остро ощущал разочарование зала, но он не знал, что еще
сказать. Контакта не получалось, как правило, аудитория легко пе-
реходит на позиции выступающего, соглашаясь с его суждениями, и
всем становилось ясно, что здесь, в этом зале дураков нет. В худ-
шем случае аудитория не соглашалась и настраивалась враждебно, но
и тогда бывало легко, потому что оставалась возможность язвить и
высмеивать, а одному спорить со многими не трудно, так ка против-
ники всегда противоречат друг другу, и среди них всегда найдется
самый шумный и самый глупый, на котором можно плясать ко всеобще-
му удовольствию.
- Я не совсем понимаю, - произнесла хорошенькая девочка. - Вы
хотите, чтобы мы были умными, то есть, согласно Вашему же афориз-
му, мыслить и чувствовать так же, как вы. Но я прочла все Ваши
книги и нашла в них только отрицание. Никакой позитивной програм-
мы. С другой стороны, вам хотелось бы, чтобы мы работали на благо
людей. То есть фактически на благо тех грязных и неприятных ти-
пов, которыми наполнены Ваши книги. А ведь Вы отражаете действи-
тельность, правда?
Виктору показалось, что он нащупал, наконец, под ногами дно.
- Видите ли, - сказал он, - под работой на благо людей я как
раз понимаю превращение людей в чистых и приятных. И это мое по-
желание не имеет никакого отношения к моему творчеству. В книгах
я пытаюсь изображать все, как оно есть, я не пытаюсь учить или
показывать, что нужно делать. В лучшем случае я показываю объект
приложения сил, обращаю внимание на то, с чем нужно бороться. Я
не знаю, как изменить людей, если бы я знал, я бы был не модным
писателем, а великим педагогом или знаменитым психосоциологом.
Художественной литературе вообще потивопоказано поучать и вести,
предлагать конкретные пути, создавать конкретную методологию. Это
можно видеть на примере крупнейших писателей. Я преклоняюсь перед
Львом Толстым, но только до тех пор, пока он является своеобраз-
ным, уникальным по отражательному таланту зеркалом действитель-
ности. А как только он начинает учить меня ходить босиком и подс-
тавлять щеку, меня охватывает жалость и тоска... Писатель - это
прибор, показывающий состояние общества, и лишь в ничтожной сте-
пени - орудие для изменения общества. История показывает, что об-
щество изменяют не литературой, а реформами и пулеметами, а сей-
час еще и наукой. Литература в лучшем случае показывает, в кого
надо стрелять или что нуждается в изменении... - Он сделал паузу,
вспомнив о том, что есть еще Достоевский и Фолкнер. Но пока он
придумывал, как бы ввернуть насчет роли литературы в изучении
подноготной индивидума, из зала сообщили:
- Простите, но все это довольно тривиально. Дело ведь не в
этом. Дело в том, что изображаемые Вами объекты совсем не хотят,
чтобы их изменили. И потом они настолько запущены, так безнадеж-
ны, что их не хочется изменять. Понимаете, они не стоят этого.
Пусть уж себе догнивают - они ведь не играют никакой роли. На
благо кого же мы должны по-вашему, работать.
- Ах вот вы о чем? - Медленно сказал Виктор.
До него вдруг дошло: боже мой, да ведь эти сопляки всерьез по-
лагают, что я пишу только подонках, что я всех считаю подонками,
но они же ничего не поняли, да и откуда им понять, это же дети,
странные дети, болезненно - умные дети, но всего лишь дети, с
детским жизненным опытом и с детским знанием людей плюс куча про-
читанных книг, с детским идеализмом и с детским стремлением раз-
ложить все это по полочкам с табличками "плохо" и "хорошо". Со-
вершенно, как братья-литераторы.
- Меня обмануло, что вы говорите, как взрослые, - сказал он. -
Я даже забыл, что вы не взрослые. Я понимаю, что непедагогично
так говорить, но говорить так приходится, иначе мы никогда не вы-
путаемся. Все дело в том, что вы, по-видимому, не понимаете, как
небритый, истеричный, вечно пьяный мужчина может быть замечатель-
ным человеком, которого нельзя не любить, перед которым преклоня-
ешься, полагаешь за честь пожать его руку, потому что он прошел
через такой ад, что и подумать страшно, а человеком все-таки ос-
тался. Всех героев моих книг вы считаете нечистыми подонками, но
это еще полбеды. Вы считаете, будто я отношусь к ним так же, как
и вы. Вот это уже беда. Беда в том смысле, что так мы никогда не
поймем друг друга...
Черт его знает, какой реакции он ожидал на свою благодушную
отповедь. То ли они начнут смущенно переглядываться, то ли их ли-
ца озарятся пониманием, или некий вздох облегчения пронесется по
залу в знак того, что недоразумение разъяснилось, и теперь можно
Скачать книгу [0.16 МБ]
Пирамида
