надежен.
Р. Квадрига снова наполнил стакан и принялся перемешивать ром
как остывший чай.
- Так лучше действует, - сообщил он. - Попробуй, Банев, приго-
дится. И нечего на меня смотреть! - Сказал он вдруг Диане бешен-
но. - Попрошу скрывать свои чувства. А если вам не нравится...
- Тихо, тихо, - сказал Виктор, и Р. Квадрига остыл.
- Они ни черта во мне не понимают, - сказал он грустно. - Ник-
то. Только ты немножко понимаешь. Ты меня всегда понимал. Только
ты очень груб, Банев, и всегда меня ранил. Я весь израненый...
Они теперь боятся меня ругать, они теперь меня только хвалят. Как
похвалит какая-нибудь сволочь - рана. Другая сволочь похвалит -
другая рана. Но теперь все это позади. Они еще не знают... Слу-
шай, Банев, какая у тебя замечательная женщина... Я тебя прошу...
Попроси ее, пусть придет ко мне в студию. Да нет, дурак! Натурщи-
ца! Ты ничего не понимаешь, я такую натурщицу ищу десять лет...
- Аллегорическая картина, - пояснил Виктор Диане. - "Президент
и вечно юная нация..."
- Дурак, - грустно сказал Р. Квадрига. - Вы все думаете, что я
продаюсь... Ну, правильно, было! Но больше я не пишу президен-
тов... Автопортрет! Понимаешь?
- Нет, - признался Виктор. - Не понимаю. Ты хочешь писать свой
портрет с Дианы?
- Дурак, - сказал Р. Квадрига. - Это будет лицо художника...
- Моя задница, - объяснила Диана Виктору.
- Лицо художника! - Повторил Р. Квадрига. - Ты ведь тоже ху-
дожник... И все, кто сидит без права переписки... И все, кто ле-
жит без права переписки... И все, кто живет в моем доме, то есть
не живет. Ты знаешь, Банев, я боюсь. Я тебя просил придти, поживи
у меня немножко. У меня вилла, фонтан... А садовник сбежал.
Трус... Сам я там жить не могу, в гостинице лучше... Ты думаешь,
я пью, потому что продался? Дудки, это тебе не модный роман...
Поживешь у меня немного и разберешься... Может быть, ты даже их
узнаешь. Может быть, это вовсе не мои знакомые, может быть, это
твои. Тогда бы я знал, почему они меня не узнают. Ходят босые...
Смеются... Глаза его вдруг наполнились слезами. - Господа! - Ска-
зал он. - Какое счастье, что с нами нет этого Павора. Ваше здо-
ровье!
- Будь здоров, - сказал Виктор, переглянувшись с Дианой. Диана
смотрела на Р. Квадригу с брезгливой тревогой. - Никто здесь не
любит Павора, - сказал он. - Один я урод какой-то.
- Тихий омут, - произнес доктор Р. Квадрига. - И прыгнувшая
лягушка. Болтун. Всегда молчит.
- Просто он уже готов, - сказал Виктор Диане. - Ничего страш-
ного.
- Господа! - Сказал доктор Р. Квадрига. - Сударыня! Я считаю
своим долгом представиться, Рем Квадрига, доктор гонорис кауза.
5. Глава пятая
Виктор пришел в гимназию за полчаса до назначенного времени,
но Бол-Кунац уже ждал его. Впрочем, он был мальчиком тактичным,
он только сообщил Виктору, что встреча состоится в актовом зале,
и сей час же ушел, сославшись на неотложные дела. Оставшись один,
вдыхая забытые запахи чернил, мела, никогда не оседающей пыли,
запаха "До первой крови", изнурительных допросов у доски, запаха
тюрьмы, бесправия возведенного в принцип, он все надеялся вызвать
в памяти какие-то сладкие воспоминания о детстве и юношестве, о
рыцарстве, о товариществе, о первой чистой любви, но ничего из
этого не получалось, хотя он очень старался, готовый умилиться
при первой возможности. Все оставалось по прежнему - и светлые
затхлые классы, и поцарапанные доски, парты, изрезанные закрашен-
ными инициалами и апокрифическими надписями, и казематные стены,
выкрашенные до половины веселой зеленой краской, и обитая штука-
турка на углах - все оставалось по-прежнему неказисто, гадко, на-
водило злобу и беспросветность. Он нашел свой класс, хотя и не
сразу, нашел свое место, но парта была другая, только на подокон-
нике еще выделялась глубоко врезанная эмблема легиона свободы, и
он вспомнил одуряющий энтузиазм тех времен, бело-красные плакаты,
жестяные копилки в фонд легиона, бешенные кровавые драки с крас-
ными и портреты во всех газетах, во всех учебниках, на всех сте-
нах - лицо, которое казалось тогда значительным и прекрасным, а
теперь стало дряблым, тупым, похожим на кабанье рыло, и огромный,
клыкастый брызжущий рот. Такие юные, такие серые, такие одинако-
вые... и глупые. И этой глупости сейчас не радуешься, не радуешь-
ся, что стал умнее, а только обжигающий стыд за себя тогдашнего,
серого деловитого птенца, воображающего себя ярким, незаменимым,
отборным... И еще стыдные детские вожделения, и томительный страх
перед девчонкой, о которой ты уже столько нахвастался, что теперь
просто невозможно отступать, а на другой день - оглушительный
гнев отца и пылающие уши и все это называется счастливой по-
рой: серость, вожделение, энтузиазм... Плохо дело, подумал он. А
вдруг через пятнадцать лет окажется, что и нынешний я так же сер
и несвободен, как и в детстве, и даже хуже, потому что теперь я
считаю себя взрослым, достаточно много знающим и достаточно пере-
жившим, чтобы иметь основания для самодовольства и для права су-
дить.
Скромность и только скромность, до самоунижения... И только
правда, никогда не ври, по крайней мере - самому себе; но это
ужасно: самоуничтожение, когда вокруг столько идиотов, развратни-
ков, корыстных лжецов, даже лучшие испещрены пятнами, как прока-
женные... Хочешь ты снова стать юным? Нет. А хочешь прожить еще
пятнадцать лет? Да. Потому что жить - это хорошо. Даже когда по-
лучаешь удары. Лишь бы иметь возможность бить в ответ... Ну, лад-
но, хватит. Остановимся на том, что настоящая жизнь есть способ
существования, позволяющий наносить ответные удары. А теперь пой-
дем и посмотрим, какими они стали...
Скачать книгу [0.16 МБ]
Пирамида