планет свои, а у Афродиты и Гермеса одни и те же.
У Каллиппа расположение сфер такое же, что и у Евдокса
, и количество их для Зевса и Кроноса он отводил
одинаковое с Евдоксом, но для Солнца и для Луны, по его
мнению, надо было еще прибавлять по две сферы, если
хотят объяснить наблюдаемые явления, а для каждой из
остальных планет - по одной.
Однако если эти сферы должны в своей совокупности
объяснять наблюдаемые явления, то необходимо, чтобы для
каждой планеты существовали другие сферы - числом меньше
на одну,- такие, которые бы каждый раз поворачивали
обратно и приводили в то же самое положение первую сферу
светила, расположенного ниже, ибо только так может вся
совокупность сфер производить движение планет. А так как
[основных] сфер, в которых вращаются планеты, одних
имеется восемь, других - двадцать пять и из них не
требуют возвращения назад только те, в которых движется
планета, расположенная ниже всего, то сфер, возвращающих
назад сферы первых двух планет, будет шесть, а тех,
которые возвращают назад сферы последующих четырех,-
шестнадцать; и, таким образом, число всех сфер - и тех,
которые несут планеты, и тех, которыми эти последние
возвращаются обратно, - пятьдесят пять. А если для Луны
и для Солнца не прибавлять тех движений, которые мы
указали, то всех сфер будет сорок семь .
Таким образом, пусть число сфер будет таким, а потому
сущностей и неподвижных начал, (как и чувственно
воспринимаемых), также следует с вероятностью
предположить столько же (говорить здесь о необходимости
предоставим более сильным). Если же не может быть
никакого пространственного движения, которое не
побуждало бы к движению того или другого светила, если
же, далее, всякую самобытность (physis) и всякую
сущность, не подверженную ничему и самое по себе
достигшую наивысшего, надо рассматривать как цель, то не
может быть никакой другой сущности (physis), кроме
указанных выше, а число сущностей необходимо должно быть
именно это. Ведь если существуют какие-то другие, они
приводили бы в движение, будучи целью пространственного
движения. Между тем невозможно, чтобы были другие
движения помимо упомянутых. И это можно с вероятностью
предположить, рассматривая находящиеся в движении тела.
Если все, что движет в пространстве, естественно
существует ради того, что движется, и всякое
пространственное движение есть движение чего-то
движущегося, то всякое пространственное движение
происходит не ради него самого или ради другого
движения, а ради светил. Ведь если бы одно движение
совершалось ради другого движения, то и это другое
должно было бы быть ради еще какого-нибудь движения; но
так как это не может идти в бесконечность, то целью
всякого движения должно быть одно из движущихся по небу
божественных тел.
А что небо одно - это очевидно. Если небес множество
подобно тому как имеется много людей, то по виду у
каждого из них было бы одно начало, а по числу много. Но
все то, что по числу есть множество, имеет материю (ибо
одно и то же определение имеется для многих, например
определение человека, между тем Сократ - один). Однако
первая суть бытия не имеет материи, ибо она есть полная
осуществленность. Значит, первое движущее, будучи
неподвижным, одно и по определению, и по числу; стало
быть, всегда и непрерывно движущееся также только одно.
Значит, есть только одно небо.
От древних из глубокой старины дошло до потомков
предание о том, что эти [светила] суть боги и что
божественное объемлет всю природу. А все остальное [в
предании] уже добавлено в виде мифа для внушения толпе,
для соблюдения законов и для выгоды, ибо в нем
утверждается, что боги человекоподобны и похожи на
некоторые другие живые существа, утверждается и другое,
вытекающее из сказанного и сходное с ним. Если бы,
отделив эти добавления, принять лишь главное - что
первые сущности они считали богами, можно было бы
признать это божественным изречением; и так как, по всей
вероятности, каждое искусство и каждое учение
изобретались неоднократно и в меру возможности и снова
погибали, то можно было бы подумать, что и эти взгляды
суть как бы сохранившиеся до наших дней обломки тех.
Таким образом, мнение предков и наших ранних
предшественников ясно нам лишь до такой степени.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
А относительно [высшего] ума возникают некоторые
вопросы. Он представляется наиболее божественным из
всего являющегося нам, но каким образом он таков, на
этот вопрос ответить трудно. В самом деле, если он
ничего не мыслит, а подобен спящему, то в чем его
достоинство? Если же он мыслит, но это зависит от чего-
то другого (ибо тогда то, что составляет его сущность,
было бы не мыслью, а способностью [мыслить]), то он не
лучшая сущность: ведь ценность придает ему мышление.
Далее, будет ли составлять его сущность ум или само
Пирамида
