Сто раз бичуй и укори.
Чтоб только быть на миг проклятым
С тобой - в огне ночной зари!
Вряд ли сыщется в русской литературе другой документ, с
такой силой и художественным совершенством говорящий о жажде
быть проклятым, духовно отвергнутым, духовно погибшим, о жажде
саморазрушения, своего рода духовного самоубийства. И что тут
можно сделать,
Только теперь можем мы возвратиться к окончательному
Тайно просится на дно?
Сперва - тайно, а потом уже и совершенно явно. Любовь к Н.
Н. Волоховой (а "Снежная маска" посвящена именно ей)
оказывается своего рода магическим кристаллом: с неимоверной
настойчивостью следуют друг за другом такие образы
женственного, какие неприменимы ни к какой женщине в нашем
физическом слое. Они возрастают в своей запредельности, в своей
колоссальности от стихотворения к стихотворению, пока наконец
В ледяной моей пещере,
- Вихрей северная дочь!
Из очей ее крылатых
Светит мгла.
Трехвенечная тиара
Вкруг чела.
Стерегите, злые звери,
Чтобы ангелам самим
Не поднять меня крылами,
Не пронзить меня Дарами
И Причастием своим!
У меня в померкшей келье -
Два меча.
У меня над ложем - знаки
Черных дней.
И струит мое веселье
Два луча.
То горят и дремлют маки
Злых очей.
Уж кажется, яснее ясного, что это за злые очи! Неужто и
после этого придет в голову хоть одному чуткому исследователю,
будто центральный женский образ "Снежной маски" - конкретная
женщина, любимая поэтом, актриса такого-то театра, Н. Н.
Волохова? Тонкая, умная, благородная Волохова, по-видимому,
никогда (насколько можно судить по ее неопубликованным еще
воспоминаниям) не могла понять до конца пучин этой любви к ней:
понять, кого любил Блок в ней, за ней, сквозь нее. Это ее
непонимание сознавал, кажется, и сам Блок:
Меж всех - не знаешь ты одна,
Каким рожденьям ты причастна,
Какою верой крещена.
Ведь не попусту же, в конце концов, это многозначительное
заглавие: "Снежная маска"! Недаром же все время проходит мотив
маскарада, мотив женского лица, скрытого от взоров. Можно
сказать, в некотором смысле, что для Блока сама Волохова была
маскою на лице женственной сущности, неудержимо увлекающей его
то ли в вихри звезд и вьюг, то ли вниз и вниз, в трясины
Дуггура.
Разумеется, не на каждое стихотворение Блока следует
смотреть под таким углом зрения. Многие чудесные стихи его
совершенно свободны от всякой душевной мути. Но я говорю здесь
об основном его пути, о линии его жизни.
В глубоких сумерках собора
Прочитан мною свиток твой;
Твой голос - только стон из хора,
Стон протяженный и глухой.
Таким обращением некоей женственной сущности к поэту
начинается одно из стихотворений, которое Блок даже не решился
напечатать. Начало, перекликающееся со стихами его юности,
когда входил он "в темные храмы", совершая "бедный обряд": там
ждал он "Прекрасной Дамы в мерцаньи красных лампад". Не
Прекрасная ли Дама и сейчас мерцает своему погибающему певцу?
Что говорит она? Чем утешит, чем обнадежит? - Но голос звучит
холодно и сурово, едва доносясь из других, далеких, инозначных
слоев:
Твои стенанья и мученья,
Твоя тоска - что мне до них?
Ты - только смутное виденье
Миров далеких и глухих.
И испытать тебя мне надо;
Их много, ищущих меня,
Неповторяемого взгляда,
Неугасимого огня.
И вот тебе ответный свиток
На том же месте, на стене,
За то, что много страстных пыток
Узнал ты на пути ко мне.
Как будто бы очень похоже на Прекрасную Даму. Прекрасной
Даме, госпоже небесных чертогов, человек, может быть, тоже
кажется видением миров далеких и глухих. Говорящая теперь
утверждает, что его страдание, томление и тоска были о ней. Но
Пирамида