Шиллер, Моцарт, Бетховен, Лермонтов, Гоголь, Чехов, Глинка,
Чайковский, Мусоргский и десятки других художественных гениев и
вестников не имели детей, но никакой наш моральный инстинкт не
вменяет им этого в ущерб именно потому, что все мы
бессознательно знаем, что долг отцовства был ими выполнен, хотя
и не так, как это происходит обыкновенно.
Было бы грубым упрощением полагать, будто за всеми
человеческими образами художественной литературы и искусства
стоят метапрообразы из мира даймонов. Напротив, - они стоят
лишь за ничтожным меньшинством из этой необозримой галереи:
обычно за теми, кого мы называем типами, и за очень крупными
индивидуальностями. Но в тех случаях, когда они стоят, смысл
создания художником человекообраза является двусторонним.
Во-первых, через его посредство совершается могучее воздействие
на человеческие существа нашего слоя. Во-вторьгх, повторяю,
создается тонкоматериальное облачение, сообщающее жизненные
силы метапрообразу к сокращающее его путь в сакуале Даймонов.
Ясно, однако, что художник не может быть свободен от
кармической связи с отображенными им метапрообразами и от
кармической ответственности за их судьбу, - подобно тому, как
человек-отец несет ответственность за судьбу рожденных и
воспитанных им детей. Гоголь затратил огромные усилия и
поистине титанический труд, чтобы помочь в восходящем пути тем,
кому он когда-то дал имена Собакевича, Чичикова или Плюшкина.
Предчувствовал ли он это при жизни или нет, но всем известно,
что он уже тогда страстно мечтал и даже пытался художественно
предварить так называемое обращение главных персонажей "Мертвых
душ", то есть их сознательное вступление на восходящий путь.
Недовершенное в жизни совершается художником в посмертии и на
этот раз.
Чем значительнее созданный художником человеко-образ, тем
большие возможности открывает он перед метапрообразом. И тот,
кто был отображен Гете как Фауст, скоро вступит в Синклит Мира,
где давно уже пребывает Дон Кихот, а во втором зоне станет
грандиозной личностью среди преображенного человечества.
Для человека с раскрывшимися духовным слухом и зрением
встреча с тем, кто нам известен и нами любим как Андрей
Болконский, так же достижима и абсолютно реальна, как и встреча
с великим человеческим духом, которым был Лев Толстой. Вопрос -
в раскрытии соответствующих, в каждом из нас заложенных органов
восприятия и в том, в который именно из иноматериальных слоев
Шаданакара проникли мы благодаря этим органам.
Сколь фантастично ни казалось бы все, что я здесь говорю,
и сколько бы насмешек ни вызвал уверенный тон этих
высказываний, я иду навстречу любым насмешкам, но не могу взять
назад ни одной из формулированных здесь мыслей.
Однако после сказанного уже не может показаться странным
следующее: роль крылатого даймона по отношению к
человеку - носителю дара и миссии заключается, в смысле метода
его воздействия, в том, что он, прежде всего, снимает запоры с
хранилища творческого импульса, заложенного в вестнике, как и
во всяком человеке, и этим способствует тому, что в творческое
лоно художника устремляется поток оплодотворяющих впечатлений
жизни, отливаясь в тот или иной образ; во многих случаях - в
человекообраз. Дальнейшая же работа даймона над астралом
вестника преследует цель ослабления косности тех
эфирно-физических преград, которые отделяют человеческое
сознание от высших способностей, заложенных в астральном теле.
При этом, в зависимости от художественной и личной
индивидуальности данного художника, а также в зависимости и от
характера его миссии, работа даймона может быть сосредоточена в
особенности на какой-нибудь одной из этих способностей: на
духовном зрении или слухе, на глубинной памяти, на способности
созерцания космических панорам и перспектив, на способности
высшего понимания других душ человеческих - можно назвать ее
способностью духовного анализа - и, наконец, на способности к
Любви в самом высоком смысле этого слова. В отдельных случаях
работа даймона может направиться на раскрытие исключительно
одной из этих способностей, а ее раскрытие облегчит и ускорит
его работу над другими способностями уже в другой, более
поздний период жизни вестника на земле. Нечто схожее
происходило, например, с Чеховым. Его миссией было пронизание
искусства слова любовью к людям в такой мере, к какой только
приближались Диккенс и Достоевский. Чехов стоял на совершенно
прямом пути. Закрытость его духовного зрения, слуха,
способности созерцания космических панорам - все это было
явлением временным, вызванным тем, что работа даймона была
устремлена на раскрытие в нем дара высшей любви, и когда эта
фаза работы была бы завершена, остальные способности раскрылись
бы одна за другой с потрясающею быстротой. К семидесяти годам
Чехов являл бы собой образец сочетания гениальности и святости.
Этому помешала только смерть в сорокачетырехлетнем возрасте,
только она.
Существует некий закон масштабов: становящаяся монада
делается тем более великой, чем глубже были спуски, которые ею
совершены, и страдания, которые пережиты. Монада эманирует из
Отчего лона в материю не для того, чтобы скользнуть по
поверхности одного из слоев планетарного космоса, а для того,
чтобы пройти его весь, познать его весь, преобразить его весь
и, возрастая от величия к величию, стать водительницей звезд,
созидательницей галактик и, наконец, соучастницей Отца в
творении новых монад и вселенных.
Отсюда наше чувство благоговения и преклонения не только
перед категориями прекрасного и высокого, но1 и перед
категорией великого.
Отсюда возникновение в нашей душе этого чувства при
соприкосновении с такими образами, как Эдип, Прометей, Фауст,
Дон Жуан, Брандт.
И именно грандиозные масштабы заложенных в них потенций
отличают "детей Достоевского".
Пирамида