представлениям о том, как должны вести себя люди с высоким и низким статусом.
По-видимому, универсальными чертами поведения человека с высоким статусом
представлялись такие, как замедленность движений (вплоть до полной неподвиж ности,
статичности), тихий голос, сдержанность в прояв лении эмоций, прямой, неподвижный
взгляд, сведенная к минимуму жестикуляция. Аммиан Марцелин так описывал поведение
византийского императора Констанция I : «Словно изваяние человека, он не вздрагивал,
когда от колес исходил толчок, не сплевывал слюну, не почесывал нос, не сморкался, и никто
не видел, чтобы он пошевелил хоть одной рукой. . . Никто не видел, чтобы он на людях
высморкался, или сплюнул, или пошевелил мышцами лица». 2
Поведение русских царей во многом ориентировалось на византийские образцы: «. . .государь
представал перед иностранцами как живое воплощение высшей власти — почти совершенно
неподвижный и хранящий торжественное молчание». 3 Истинно царское поведение
характери зуется «усеченностью» в любых проявлениях жизненной энергии. Царь говорил и
объявлял свои решения впол голоса или даже трудноуловимыми жестами, а специаль ные
придворные лица громко воспроизводили царские слова или истолковывали жесты.
Существенные для нас сведения содержатся в описаниях царских выходов — событий из
разряда исключительных, поскольку «нормальное» положение царя — статичное. Один из
самых торже ственных выходов совершался на крещенское водосвятие. Описывая крещение
1681 г ., И. Е. Забелин долго перечисляет участников процессии от стрельцов до патриарха и
чинов московских, за которыми передвигался царь в окружении бояр, поддерживаемый под
руки двумя ближними людьми. «Это была и ритуальная поза, и необхо димость, потому что
необычайно тяжелая одежда была не под силу болезненному юноше Федору, которому
осталось жить год с небольшим». 4 Обычно говорят, что царь с тру дом двигался, так как на
нем была тяжелая одежда, однако можно сказать и наоборот: царь надевал тяжелую одежду
для того, чтобы не иметь возможности быстро двигаться.
66
На фоне обычной для русских царей и вельмож статич ности поведение Лжедмитрия не могло
не удивлять современников. «После обеда он не ложился спать, как водилось у прежних
великих князей и всех русских, а прохаживался в казначейство, аптеки, лавки серебренников.
.. Этого никогда не бывало с прежними великими князьями, потому что по москвитянской их
величавости и знатности им нельзя было прохаживаться из одной комнаты в другую, разве
только с палкой в руке, да заставив водить себя под руку знатных бояр». 5 Словом, его
поведение не вписыва лось не только в каноны царского поведения, но и просто знатного
человека, достоинство которого выражалось в минимуме возможных движений. По словам
капитана Маржерета (начало XVII в.), у русских знатные люди ездят летом верхом, а зимой в
санях, но не ходят пешком, «так что не производят никакого движения, что делает их
жирными и тучными, но они даже почитают наиболее брюхастых, называя их „дородный
человек" . . . что значит „честный человек"». 6
На противоположном полюсе — быстрые, резкие движения, семенящая походка, громкий
голос или смех, бурное проявление эмоций, бегающий взгляд и т. п. — связывались, с одной
стороны, с низкой престижностью, а с другой — с нечистой силой, дьявольским началом (ср.
образ вертлявого, юлящего черта).
Итак, существовало два типа поведения: одно, условно говоря, царское или божественное,
характеризовалось сдержанной пластикой движений, торжественностью поз и полустертой
мимикой, медленным, величавым передвиже нием, смиренностью, статичностью; другой тип
— бесовское поведение, характерными признаками которого счи тались смех, дерганье,
кривлянье, сквернословие и т. п.
Нетрудно заметить, что именно к этим двум типам восходят в конечном счете многие
современные правила этикета. Приучая детей к «порядку», мы буквально сле дуем
приведенной схеме: при разговоре нельзя размахи вать руками; сидя за столом, нельзя
болтать ногами, крутиться по сторонам или вертеть головой; неприлично кривляться, громко
смеяться и уж тем более — скверно словить.
Любопытно, что охотно используемый в современной педагогике образ обезьяны как символ
неправильного, неэтикетного поведения («ведешь себя, как обезьяна») заимствован из того
же круга представлений. Обезьяна
67
в древнерусской средневековой культуре (и не только в ней) — распространенный символ «то
язычника, то сатаны, то грешника, выродившегося человека, исказив шего „образ и подобие
божие"». 7
Поведение центральной фигуры ритуала отмечено теми же чертами, что и поведение царя.
Это, конечно, не слу чайное совпадение. В пиковые, переломные моменты жизни, когда и
вступает в силу ритуал, человек как бы уподобляется вождю или царю и пользуется таким же
почетом. У таджиков во время свадебных торжеств жених носит название «князь» или
«князь-мужчина». По обычаю все должны относиться к нему с подчеркнутым почте нием. «В
старое время у припамирских таджиков . . . даже подлинный правитель страны, встретив на
своем пути свадебный поезд, слезал со своей лошади и стоя почти тельно приветствовал
жениха». 8
В русских свадебных величаниях жениха и невесту называют «князем» и «княгинею». В этом
смысле особенно показательно поведение невесты. После просватанья вводятся ограничения
на ее передвижения. Она не может теперь без сопровождения покидать пределы дома,
участвовать в развлечениях молодежи. Ее жизненное про странство резко сужается. Вводятся
дополнительные ограничения на прием пищи и любые самостоятельные действия. Невесту
одевают, причесывают, выводят и т. п., причем вывод невесты напоминает царский выход: с
двух сторон ее поддерживают подружки. 9
Другими словами, то, что раньше она делала сама, теперь за нее делают ее подруги и другие
участники риту ала. Молитва, молчание, слезы, смиренность — характер ные черты
поведения невесты на первом этапе свадебного ритуала. На втором этапе уже не невеста, а
молодая постепенно «восстанавливает» утраченные функции, но и после свадьбы (в
некоторых местах — до рождения пер вого ребенка и дольше) продолжается действие ограни
чений или даже вводятся новые.
В то же время, согласно принципу «короля играют придворные», центральный персонаж
ритуала обречен на невыявленность, смазанность его индивидуальных черт.
Парадоксальность его положения состоит в том, что особая выделенность главной фигуры
ритуала смыкается с незаметностью, вплоть до полного отсутствия, например молодых на
свадьбе («без меня меня женили»). Приведем лишь один из многочисленных примеров. У
лесных ненцев
жениху полагалось сидеть за спиной свата, который заслонял его от других присутствующих.
Сват подавал пищу жениху, не оборачиваясь, продевая правую руку под мышкой левой. Этой
пищей жених делился с невестой, которая сидела рядом. «Новобрачные, таким образом,
оказывались вне круга пирующих, как бы отсутствовали. Возможно, описанная ситуация
является отголоском прежних установлений, согласно которым жених и невеста вообще не
допускались к свадебному пиршеству». 10
Совершенно иным было поведение второстепенных участников ритуала. Ритуальное пение,
смех, глумление, издевательства, крики, прыжки, танцы — стандартный набор их действий.
Особенно характерны они для ряженых — на свадьбе, в рождественских обрядах, на Ивана
Купала. Их поведение символизировало антинорму. Все это было необходимо для того, чтобы
показать, как в ходе ритуала на смену антинорме коллектив приходит к единственно
правильной линии поведения, которая реализуется в поступках главных персонажей ритуала.
В определенных случаях и глава семьи как бы прирав нивается к сакральной фигуре и
приобретает некоторые черты ее поведения и атрибутики. У осетин во время встречи гостя
Скачать книгу [0.15 МБ]
Пирамида