довело до раскаяния. Стал этот сын (Григорий Сухоруков) просить старосту
заступиться за него у матери.
Приходит Любава (мать) на барский двор; просит непокорный сын у нее
прощения, кланяется и божится. Мать не сдается, не верит ему и говорит:
— Если хочешь, чтобы я тебе простила, съешь вот этакую глыбину земли.
— Ты меня, мать, подавишь.
— Коли не съешь, меня, значит, не почтишь, и я не прощу, а коли съешь — иди
опять жить домой.
Григорий послушался, съел и стал после того жить так, что никому лучше того
не придумать.
Оба случая произошли, по свидетельству рассказчиков, не дальше 20—25 лет
тому назад. А вот свежие, почти вчерашние указания на тот же прием клятвы,
основанной на мотивах совершенно иного характера. В "Неделе" было сделано
указание на распространяющийся в Холмском уезде, Псковской губернии, гражданский
брак среди крестьян. Мотивы этого брака вызваны экономическими и юридическими
особенностями быта, а самый брак сопровождается тем же древнейшим обрядом
богопочитания матери-сырой земли. Пока девица живет в семье с отцом, она покойна
за его спиной, будучи обеспечена отцовским наделом. Но после смерти его надел
числится за нею только до ее замужества, а затем, по местному обычному праву,
отходит в общее мирское пользование. И вот, чтобы избежать беды, девицы и
выдумали внебрачное сожительство. Гражданский брак заключается с некоторою
торжественностью: родственники сговариваются, берут икону, зажигают перед ней
свечи, перед которыми жених и невеста, разодетые по свадебному, "кусают землю",
т. е. берут пястку земли и глотают ее в знак любви и верности до гроба. Обходя
церковный брак из-за земельных выгод, молодые, конечно, не думают в это время о
том, что будущие дети их зачтутся незаконнорожденными и прав на дедушкин надел
не будут иметь никаких.
Особенность народных воззрений на мать-сыру землю дала основание чародеям и
здесь воспользоваться, для своих недобрых целей, тайными, могучими свойствами
этой стихии. Применение земли в чарах чрезвычайно разнообразно. Взять хотя бы
всем известное "вынимание следа", состоящее в том, что на месте, где стоял
обреченный человек, вырезают ножом часть дерна или из-под ступни его
соскабливают пол и над этими следами колдуют.
Впрочем, чародейственной силой земли пользуются не только колдуны, но и
обыкновенные люди, прибегающие, в случае беды, к заступничеству и
покровительству своей "кормилицы". Это видно, между прочим, из обычая опахивать
деревни. Обычай опахивания является уже своего рода священнодействием со всею
тою мистическою обстановкою, которая вообще приличествует всякому древнему
обряду и которая рассчитана на то, чтобы самый обряд сделать внушительным и
страшным. Толпа женщин с распущенными волосами, в одних белых рубахах, в глухом
сумраке ночи, возбужденных всей внешней обстановкой и условными околичностями
обрядового чина, становится опасной для всякого случайного свидетеля этого
религиозного "действа". Совершение его преимущественно предоставляется женщинам
того селения, которому угрожает занос чумы на скот, тифа на людей и т. п. и
которое необходимо оградить со всех сторон таинственным, заколдованным поясом
земли, вырезанным сохою, в ширину сошника и глубиной не менее трех вершков.
Почин самого обряда всюду представлен старухам, крепче верующим и более
осведомленным в порядке совершения чина "опахивания". Они и выбирают подходящую
полночь, и оповещают женское население шепотком, чтобы не знали и не слыхали
мужчины. Для того чтобы таинственная цель была достигнута, считается необходимым
участие в обряде, по малой мере, девяти девок и трех вдов (как и высказывается
это в обрядовых припевах). Оповещенные старухами с вечера, все девицы и бабы
прокрадываются за околицу и, выйдя в поле, снимают с себя одежду до рубахи,
причем иные повязывают голову белыми платками, а девицы развязывают косы и
распускают волоса наподобие русалок. На одну вдову, по общему выбору и
приговору, надевают тайком унесенный хомут и впрягают ее в оглобли (обжи) сохи,
также припрятанной заранее. Другая вдова берется за рукоятку, и обе начинают
косым лемехом разрывать и бороздить землю, намечая тот "продух", из которого
предполагается подъем и выход земляной силы, невидимой, непонятной, но целебной
и устрашающей самую смерть89. А в это же время все остальные девицы и вдовы
(замужние не всегда допускаются, как не подходящие, нечистые) идут за сохой с
кольями и палками, со сковородами, заслонками и чугунами. У девяти девиц девять
кос, в которые они и производят беспрерывный звон. Звонят, кричат и поют с
неистовым рвением, которое прямо указывает на главную цель — запугать и прогнать
смерть. Ей и грозят в обрядовых песнях и причетах: "Смерть, выйди вон, выйди с
нашего села, изо всякого двора! Мы идем, девять девок, три вдовы. Мы огнем тебя
сожжем, кочергой загребем, помелом заметем, чтобы ты, смерть, не ходила, людей
не морила. Устрашись — посмотри: где же это видано, что девушки косят, а
вдовушки пашут?"90 Обойдя околицу по огородам и гуменникам, вся эта женская
ватага врывается в улицу настолько уже взволнованная, с таким подъемом нервного
настроения, что ничего не замечает по сторонам и ничего не хочет видеть, кроме
спасительной сохи. Все, что попутно обратит на себя общее внимание, вроде,
например, выскочившей из подворотни собаки, спрыгнувшей с подоконника кошки,—
все принимается за несомненного оборотня, в которого перевернулась эта самая
злодейка, "скотья смерть", черная чума, огневая горячка. С гамом и ревом
бросается вся сопровождающая соху свита на этих собак и кошек и бьет их
насмерть. Разбуженные мужики выглянут осторожно из окошка да и спрячутся за
косяк, чтобы не приметили бабы, потому что последние не задумаются напасть на
встречного мужчину, признавая и в нем необлыжного оборотня. При том же мужчина
самым появлением своим оскверняет священнодействие и, стало быть, мешает
благополучному завершению таинства. В деревне Юшино (Орловский уезд и губ.)
задумали бабы опахиваться. Узнали про это парни из соседней деревни и решили
пошутить: с вечера забрались в соседние ракиты и в них притаились. Но когда
процессия подошла к тому месту, шутники заревели медвежьими голосами. Однако
женщины не испугались, они сбились в одну кучу, и все, как одна, начали швырять
в засевших парней камнями, палками. Видя же, что это не берет, они натаскали
затем к дереву, на котором засели ребята, охапки соломы и подожгли. Шутники, как
майские жуки, свалились на землю и начали сказываться своими именами, но женщины
не только не поверили им, но пришли уже в полное остервенение. С теми же
криками: "бейте коровью смерть" — они продолжали бросать грязь и каменья, пока
не устали и пока шалуны-парни не были избиты в кровь.
Сохраняя такой внушительный, устрашающий характер, обряд опахиванья дожил
до наших дней, вероятно, по той причине, что в распоряжении крестьян не имеется
иных предупредительных мер против занесения эпидемических болезней. Притом же
этот обряд, перешедший к нам от темных времен глубокой старины, считается
надежным уже по той причине, что распространен повсюду и притом нередко
выполняется с участием христианских святынь, которые как бы закрепляют обычай и
узаконяют прием 91.
В некоторых случаях обряд из временного, вызываемого первыми признаками
надвигающейся беды, становится обязательным и совершается ежегодно в условное
Пирамида