сестры, сказался отцу Сожью. Слепой ощупал и поверил. Днепр бросился бежать,
сколько набралось у него сил, разрывал горы, изгибался коленами — спешил, чтобы
сестра тем временем не успела проснуться. Проснулась и Сожа: бежит к отцу,
сказывается своим именем, но старику пришлось награждать ее лишь теми местами,
которые остались у него в запасе, т. е. мхами да болотами.
Этот же Днепр в олонецких былинах является в виде женщины, под именем Непры
Королевичны83. На этот раз она вступает в богатырский спор на пиру у князя
киевского с Доном Ивановичем. В единоборстве она осталась побежденной. Дон убил
ее каленой стрелой и сам, в отчаянии, пал на ножище-кинжалище. Вот от этой-то
крови и потекла Непра-река: "во глубину двадцати сажень, в ширину река сорока
сажень".
Олицетворение рек на этих примерах, однако, не остановилось, в народной
памяти сохраняются такие же рассказы относительно рек: Десны, Западной Двины,
Шачи и Красивой Мечи. И хотя время уже успело стереть краски с этих мифических
сказаний, тем не менее русский народ продолжает проявлять на время скрытые, но
вечно живые верования.
Относительно прочих больших водоемов, каковы озера, дело обстоит несколько
иначе. Одновременно с расширением новгородской колонизации по русскому лесному
северу, озерам суждено было занять одно из видных мест как в истории самого
заселения, так, в особенности, в истории распространения христианства. Начиная с
первых опытов основания монастырей на озерных островах в окрестностях самого
Новгорода (Кириллова на р. Волхов и Липенского на острове озера Ильмень, в
середине XIII в.), большие и малые озера, которыми изобилует весь северо-запад
новгородской области, служили приманкою для людей, искавших пустынного жития.
Острова на них, дикие и пустынные, представляли многие удобства как для
созерцательной жизни, так и для благочестивых подвигов тех отшельников, которые
искали полного уединения. Во всей громадной стране, известной под именем Озерной
области, не много найдется таких больших и малых озер, на островах которых не
было бы основано обителей, лишь бы только представлялась возможность устроиться
на них малым хозяйством. На самом большом из озер всего света, и притом наиболее
негостеприимном, Ладожском, на пустынной скале, в начале XIV столетия стоял
монастырь Валаамский, давший происхождение трем другим монастырям на том же
озере: Коневскому, Свирскому на р. Свири и на дальних островах Белого моря —
Соловецкому. Тем же путем взаимного влияния и братской связи возникли, в течение
того же столетия, но еще в большем числе, монастыри на островах другого
обширного озера — Онежского (числом до шести). Последовательно затем на островах
озер: Черемецкого, Кубенского, Белоозера и на берегах всех прочих озер явились
отшельники, трудами рук своих прочищавшие дремучие леса, ставившие малые
деревянные церкви и подле них утлые кельи, выраставшие потом в многолюдные
обители. Из последних многие приобрели огромное значение и влияние. В народной
жизни они имеют глубокий исторический смысл, как образцы прочных хозяйств и
пособники в заилении громадных стран, до тех пор неизвестных и совершенно диких.
Озера здесь стали заветными, священными местами для молитвенных посещений
богомольного люда. Святыми эти озера не были названы, хотя они и были таковыми в
истинном смысле этого великого слова. Однако за некоторыми из них оставлены кое-
какие исключительные преимущества, вроде сохранения на поверхности воды следов
того праведника, который к месту водворения проходил, как по суху, отчего
сохранилась как бы тропa, в виде струи, выделяющаяся особым цветом. Не
стесненная в старых формах олицетворения природы, народная фантазия и в
применении к христианским порядкам не знает ни границ, ни удержу. Так, по
народным представлениям, в светлый день Христова Воскресения "играет солнце", в
полночь, предшествующую дню Крещения Господня, колышется вода в реках и озерах,
трепететно разделяя праздничную радость всех слепо верующих и пр. 84.
Святыми названы народом другие небольшие озера, во множестве разбросанные
по лесной России, и притом не только тех, которые оказались в соседстве с
монастырями. С некоторыми из таких святых озер соединены поэтические легенды о
потонувших городах и церквах. Из глубин этих озер благочестивым верующим людям
слышатся звон колоколов, церковное пение и видятся кресты и купола затонувших
храмов. Таковы из наиболee известных и выдающихся: в северо-западной Руси —
озеро Свитязь близ гродненского Новгорода (Новгрудка), воспетое Мицкевичем, и
Светлоярое в Керженских заволжских лесах, близ г. Семенова. Последнее до сих пор
привлекает на свои берега тысячи народа, верующего, что в светлых струях
пустынного, лесного озера сохраняется чудесным образом исчезнувший во времена
нашествия Батыя город Большой Китеж 85.
При погружении св. и животворящего креста в воду из нее, силою и наитием
св. Духа, изгоняется дьявольская скверна, и потому всякая вода становится
безукоризненно чистою и непременно святою, т. е. снабженною благодатью
врачевания не только недугов телесных, но и душевных. "Богоявленской воде" в
этом отношении всюду придается первенствующее значение, и она, как святыня
наивысшего разряда, вместе с благовещенскою просфорою и четверговою свечой,
поставляется на самое главное место в жилищах, в передний правый угол к иконам.
Освященная по особому чину в навечерие Крещения Господня, эта святая вода перед
прочею, освящаемою в иное время, имеет то преимущество, что на случай смерти,
при полной невозможности приобщиться св. Тайн, она может заменить их и, во
всяком случае, умиротворить беспокоящуюся совесть умирающего и близких его. В
обыкновенное время, при нужде, пьют эту воду не иначе как натощак. При этом
существует повсеместное непоколебимое верование, что эта вода, сберегаемая
круглый год до новой, никогда не портится (не затхнет и не мутится), а если и
случится что-нибудь подобное, то это объясняется прикосновением к сосуду чьей-
либо нечистой руки. Точно так же повсюду сохраняется суеверное убеждение, что в
верхних слоях освященной в чашах воды заключаются наиболее благодатные силы,
устраняющие недуги и врачующие болезни. Поэтому всякий спешит зачерпнуть воды
прежде других, вследствие чего нарушается церковное благочиние криками и
перебранкой, невообразимой суетней и толкотней, как на любом базаре.
Что касается неосвященной воды, то и к ней наш народ относится с большим
почтением: вода, находящаяся в реках и озерах, имеющих истоки, безразлично
почитается чистою, и притом в такой степени, что исключительно ей одной
поручается, например, охранение тех св. икон, которые, за ветхостью, приходят в
негодность и теряют изображение ликов. Такие иконы благочестивая ревность не
дозволяет предавать огню, а обязывает "пускать на воду", не иначе как с краткою
молитвою, оправдывающей вынужденный прием. Охрана чистоты воды доведена в
некоторых местах до таких крайностей, что никто из верующих не решится плевать в
воду, а тем более производить в ней испражнения и т. п. Стихийная природная
чистота воды, сделавшая ее единственным, верным и легким, очистительным
средством, потребовала, в самые глухие времена язычества, особого себе
чествования, выразившегося в торжественном празднике Купалы. Как предшественники
этого главнейшего праздника, во многих местах еще сохраняются определенные дни,
когда производится обязательно "обливание водой" — обычай, некоторых случаях
успевший пристроиться к христианским праздникам86. Обливают холодной водой всех,
проспавших одну из заутрень на неделе св. Пасхи (эти заутрени, как известно,
Пирамида