сменяется ненавистью, когда чары переступят меру и начнут наносить обиды.
Правда, случаи резких самосудов уголовного характера стали замечательно редки,
но о случаях презрения к колдунам-неудачникам, связанного с потерею всякого
уважения к ним, еще поговаривают во всех захолустьях как лесных, так и
черноземных губерний. Здесь еще возможны случаи публичного состязания двух
соперников на почве хвастливого преимущества.
На этот счет в южных великорусских лесных захолустьях (например, в
карачаевских и брянских местах) существует ходячий рассказ такого содержания:
— В старые времена на конце одного села жила-была старуха. Нос у нее был
синий, большой. Как ночь, старуха то свиньей, то собакой скидывается, и все
белогорлистой. Скинется — и ну по селу ходить: где солдатке под ноги подкатится
и сведет бабенку с пути чистого, а где мужа с женой норовит разлучить. Грызть не
грызет, а только под ноги подкатывается. А на другом конце села жил колдун. И
невзлюбил тот колдун старуху, начал он ее изводить и на селе похваляться: я-де
ее доконаю! Вот, как настала ночь и старуха, скинувшись свиньей, пустилась по
селу, колдун стал посередь села и говорит: "Стой, говорит, у меня двенадцать
сил, а у тебя и всего-то пять!" Завизжала свинья и сделалась вдруг бабой. Тут
народ и давай ее кольями бить: "Откажись, окаянная сила!" С неделю после того
она с печи не сходила, чтобы синяков не показывать, а там отдышалась — и опять
за свое. И вздумала она раз на метлу сесть. На метле, говорит, он меня не
уловит. Но только это она на середину села выехала, как он и почуял, почуял да
на одном колесе в погоню за ней как пустится, сшиб ее с метлы да тут и заповедал
ей больше этим ремеслом не заниматься.
В северных лесных местах — именно в тотемских краях — общеизвестен, между
прочим, такой случай.
На одну свадьбу, для предохранения молодых от порчи, приглашен был колдун.
Когда молодые отправились в церковь, Его заметили около своего дома неподвижно
стоящего человека. Возвращаясь назад, увидели его опять в том же положении,
словно пригвожденным к месту. Когда свадебный колдун приблизился к нему, то все
слышали, как тот просил: "Отпусти ты меня, не держи — сделай милость". "Я и не
держу тебя — ступай". Тогда стоявший сорвался с места и бегом, во все лопатки,
пустился прочь. Всем стало понятно, что то был колдун, подосланный для порчи:
его узнал защитник и чарами своими заставил его простоять на одном месте во все
время венчания не вредить.
Но если вера в колдунов еще очень сильна в отдаленных местах, захолустьях,
то в местностях, прилегающих к крупным центрам, она стала значительно
ослабевать. Из подмосковных фабричных мест, например, компетентный свидетель с
полною уверенностью сообщает, что там "колдунов теперь очень мало сравнительно с
недавним прошлым" (Владимирская губ., Шуйский уезд). Случалось, говорят бабы, их
штук по пяти на одну деревню приходилось. Всех баб, бывало, перепортят. Бывало,
все кликали, а нынче на целую волость пяти-то не наберешь, лекарок больше
теперь. Сообразно с такой переменой и рассказы о колдунах из центрального района
получаются совсем в другом роде. Вот, например, рассказ о столкновении колдуна с
солдатом.
Вернулся домой солдат и попал прямо на свадьбу к богатому крестьянину. Все
за столом сидят, а на почетном месте, в переднем углу, сидит, развалившись, и
чванится Савка-колдун. Не стерпел солдат, задумал с ним погуторить: начал
"прокатываться" на его счет, смешки подпускать. Не вытерпел и Савка-колдун,
ударил по столу кулаком, зарычал:
— Эй, кто там крупно разговаривает? Кажись, солдат-от уж больно "дочий".
Погодь, я его достану, в самое нутро достану. Сватья и свахи повалились в ноги,
стали умолять:
— Савелий Федорович, кормилец, прости его: вовек твоей милостью будем
довольны!
— Ладно, выгоните только этого солдатишку, а то я и сидеть у вас больше не
стану. Заговорил и солдат:
— Ты, Савелий Федорович, не больно на меня наступай, лучше давай-ка
потолкуем с тобой, а потом поворожим и поглядим, кто скорее уйдет отсюда.
— Ну, давай ворожить!
Взяли оба по стакану с водкой. Колдун стал нашептывать в свой, положил
какой-то корешок, песочку присыпал и дал солдату выпить. Тот перекрестился и
сразу выпил, так что все не успели даже глазом мигнуть. Ухмыляется солдат, да
еще и спрашивает:
— Что вы на меня выпучили глаза? Ничего со мной не случится. Глядите лучше
на Савелья Федоровича.
Над своим стаканом солдат не шептал, а прямо высыпал свой порошок:
— Прими-ка, Савелий Федорович,— выпей и ты на здоровье.
Проговорил Савка отворотные слова и выпил. А солдат велел припереть дверь и
дружкам наказал не выпускать колдуна из-за стола.
Начало Савку прохватывать, стал он с почетного места проталкиваться. До
середины избы не доскочил, как все повалились со смеху.
С той поры побежденный колдун заперся в своей хате, никуда не выходит и к
себе никого не впускает. Вера в него поколебалась навсегда, хотя бабы приняли за
колдуна и солдата.
Пользоваться помощью колдуна, как равно и верить в его сверхъестественные
силы, наш народ считает за грех, хотя и полагает, что за этот грех на том свете
не угрожает большое наказание. Но зато самих чародеев за все их деяния
обязательно постигнет лютая, мучительная смерть, а за гробом ждет суд праведный
и беспощадный. (Здешний суд для них не годится, по крайней мере не только жалоб
на колдунов не поступает в правительственные суды, но, ввиду явных обид, не
приглашаются для разбирательства даже волостные и земские власти.)
Самая смерть колдунов имеет много особенностей. Прежде всего колдуны
заранее знают о смертном часе (за три дня), и, кроме того, все они умирают
приблизительно на один манер. Так, например, пензенских чародеев бьют судороги,
и настолько сильно, что они не умирают на лавке или на полатях, а непременно
около порога или под печкой. Если над таким колдуном станут читать "псалтырь",
то в полночь он вскакивает и ловит посиневшего от страха чтеца. Вологодские
колдуны перед смертными страданиями успевают дать родным словесное завещание:
если умрет в поле —не вносить в избу, умрет в избе — выносить не ногами вперед,
по обычаю всех православных, а головой, и у первой реки заблаговременно
остановиться, перевернуть в гробу навзничь и подрезать пятки или подколенные
жилы. От смоленских колдунов не требуется и подобных завещаний: все там твердо
знают, что необходимо тотчас же, как только зароют могилу колдуна, вбить в нее
осиновый кол 37 с целью помешать этому покойнику подыматься из гроба, бродить по
белому свету и пугать живых людей38. Умирают колдуны непременно очень долго, так
как им указано мучиться сверх положенного. Одна орловская колдунья, например,
умирала целых шесть дней: к вечеру совсем умрет — затихнет, положат ее на стол,
а наутро она опять залезет в подполье и снова жива. Вытащат ее оттуда, а она
опять начинает мучиться: корежит ее и ломает, вся она посинеет, высунет раздутый
язык наружу и не может спрятать. Дивуется народ, а не догадается снять конец
Пирамида