ночном полушариях и, наконец, от реки (Нила). Одним словом, они говорили только о
естественных вещах и ничего не объясняли из сущностей нетелесных и живых. По мнению
большинства, свободная воля была подчинена движению звезд, и я не знаю каким неумолимым
путам необходимости, которые они называли судьбой, и связывали все с этими богами, которые
были для них единственными вершителями судьбы и которым они посвящали храмы, статуи и
другие формы культа".
На это письмо Порфирия Ямвлих отвечает под именем египетского жреца Абаммона; по
крайней мере, примечание в начале этого ответа позволяет именно так его атрибутировать.
Чтобы доказать, что у египтян чудесная религия, Ямвлих излагает свои собственные идеи и
приписывает их египтянам. Этот трактат, озаглавленный "О египетских мистериях", полон
бесконечных рассуждений об иерархии и функциях душ, демонов, Богов; о предсказании,
судьбе, магических операциях; о знаках, по которым можно различить классы демонов в
богоявлениях (теофаниях), об употреблении варварских слов в заклинаниях. После всей этой
теургии, которая наводит на подозрение, не является ли ее автор шарлатаном или
сумасшедшим, он едва посвящает несколько строчек египетской религии, и эти несколько
строчек полны неуверенности и неясности. Ямвлих говорит о надписях на стелах и обелисках,
из которых якобы Пифагор и Платон черпали свою философию, но сам он воздерживается от
перевода хотя бы одной из них. Он утверждает, что книги Гермеса, хотя они и написаны
людьми, посвященными в греческую философию, содержат герметические идеи - но какие
именно? Было бы так просто процитировать.
Из этого сравнения греческих документов, касающихся египетской религии, должны ли мы
заключить, что Египет все время был для греков закрытой книгой и что, расспрашивая землю
сфинксов, они получали ответы в виде загадок или эха своих собственных вопросов? Такой
вывод был бы несправедливым по отношению к грекам; сведения, сообщаемые ими, были
дополнены, а не оспорены изучением иероглифов. В этих сообщениях следует обращать
внимание как на факты, так и на интерпретации их. (Факты, полученные нами через cpejnb, в
большинстве правдивы и не противоречат друг другу; различаются именно комментарии,
посвященные им.
Такие же различия наблюдаются, когда греки говорят о своей собственной религии; виной
тому общий закон человеческого ума - закон изменения во времени, применимый как к
обществам, так и к отдельным личностям.)
Язык символов является естественным для рождающегося общества; по мере того как
народы стареют, их перестают понимать. В Греции, даже до Сократа, философы критиковали
религию поэтов, потому что не проникали в ее смысл, и лучше постигали законы природы и ума
через абстрактные формы, чем через формы поэтические. Однако народ сохранял привязанность
к своим религиозным символам; тогда философы хотели, дав им собственную интерпретацию,
приспособить их к своим идеям. Таким образом, выработались три философские системы:
стоики объясняли мифологию физикой; другим казалось, что они видят в ней исторические
факты, приукрашенные воображением поэтов, - эта теория носит имя Евгемеры; платоники
искали в ней мистические аллегории.
Хотя герменевтика стоиков наиболее соответствовала гению старой религии, все три
системы объяснения были предвзятыми, потому что ни одна из них не отвечала нуждам
общественного сознания, и таким образом философия, после того как она была расшатана
религией, преобразовала ее и смешалась с ней^2.
В Египте подобные процессы не могли происходить совершенно таким же образом - вместо
философии, обсуждающей религию, здесь была теократия, хранящая кладовую древних
традиций.
Но ничего не могло помешать нации состариться. Если духовенство могло сохранить тексты
догм и внешние формы культа, то оно не могло удержать систему символов, которая является
привилегией творческих эпох. Когда греки начали изучать египетскую религию, символика этой
религии была уже мертвой буквой и для самих жрецов. Геродот, который первым их
расспросил, не смог получить никакого ответа, и, поскольку он не был теологом, он остановился
на внешней форме символов. Его последователи в доброй вере пытались найти к ним ключ и
применяли для этого различные герменевтические системы, которые имели хождение в Греции.
Если бы произведение стоика Херемона сохранилось до наших дней, мы, вероятно, нашли
бы в нем больше ссылок на иероглифические памятники, чем у Диодора или у Ямвлиха. Это
потому, что для египетской религии, как и для эллинизма, объяснения стоиков должны были бы
быть более истинными, чем евгемеризм или платоновская метафизика. Плутарх часто дает нам
физические объяснения, намного более удовлетворительные, чем демонология, на которой он
останавливается. Но, не оценивая все системы одинаково, можно признать, что в появлении
каждой из них был свой смысл. Древняя религия была, прежде всего, общей физикой; однако
имена и божественные атрибуты, данные царям в надписях, божественные династии,
помещенные в начало истории, могли заставить рассматривать богов как обожествленных
людей. Воплощение Осириса и его человеческая kecemd` согласуются с теориями евгемеристов.
Можно принимать за демонов все эти второстепенные силы, о которых так часто идет речь в
"Погребальном ритуале". Наконец, по мере того как умы были увлечены абстракциями
онтологии, предпринимались попытки отделить принципы мира от их видимых проявлений, и
символы, которые плохо вписывались в эти трансформации, отстранялись; их продолжали
уважать по традиции, но о них не говорили. Этим объясняется то, что старая мифология
занимает так мало места в произведении Ямвлиха, которое отражает в какой-то мере эту
последнюю фазу египетской религии. Поскольку внешние формы этой религии не изменились,
ее Считали неподвижной, и чем больше приспосабливали ее дух к философским системам
Греции, тем больше убеждали себя, что последние вышли из нее. Греки начали с того, что
приписали Египту решающую роль в своем религиозном образовании (мнение, с которым
современная наука не согласна) так же, как и в философском (и здесь тоже следы египетского
влияния ускользают, когда хочешь их ухватить). Все заимствования Платона из Египта
ограничиваются анекдотом о Тоте, изобретателе письменности, и знаменитой историей об
Атлантиде, которая, по его словам, была рассказана Солону египетским жрецом и которую,
кажется, придумал он сам. Что касается идеи о переселении душ, он получил ее от
пифагорейцев. А заимствовал ли Пифагор ее из Египта? Это не исключено, но мы встречаем ту
же идею у индийцев и кельтов, которые вряд ли получили ее от египтян. Она может выводиться
из религии мистерий, и так как пифагорейцы не отличаются четко от орфейцев, невозможно
узнать, имело бы место воздействие религии на философию или наоборот философии на
религию. Согласно Проклу, Пифагор был посвящен Аглаофемом в мистерии, привезенные из
Египта Орфеем. Вот египетское влияние, перенесенное через исторические времена.
Воздействие Египта на греческую философию до Александра, хотя и менее невероятно, чем
воздействие Иудеи, все-таки очень неясно. Все, что можно было бы отнести на его счет, - это
склонность большинства философов к унитарным догмам и теократическим или монархическим
формам правления; это предпочтение объясняется также естественной тенденцией философии
реагировать против той среды, в которой она развивается. В многобожном и республиканском
обществе это противостояние должно было привести к единобожию в религии и авторитарности
в политике, так как эти две идеи соотносимы. Человеческий ум искушается простыми
формулами, которые позволяют ему без труда охватить целый ряд вещей; самолюбие тяжело
смиряется с идеей равенства, и философы, как и другие люди, склонны были предпочитать
господство части свободе всех. Те, кто путешествовал в Азии и в Египте, встречая там идеи и
нравы, отвечающие их вкусам, должны были приписывать тамошним народам высокую
мудрость и предлагать их примеры своим согражданам. Египетское духовенство было похоже
на ту интеллектуальную `phqrnjp`rh~, которую они хотели видеть правящей в Греции, при том,
что они составляли бы ее часть; иудейское духовенство, если они его знали, вызвало бы у них
тот же восторг, и у них не было бы причин это скрывать.
Пирамида