Греческая философия, которая с самого начала была связана с вопросом о первопричине
вещей, воспринимала единство (единобожие) как абстрактную форму. Иудеи представили его в
более живой форме; мир был для них монархией, и их религия была наиболее полным
выражением единобожия в античности.
Для египтян божественное единство никогда не отличалось от единства мира. Великая река,
оплодотворяющая Египет, сияющая звезда, дающая жизнь всей природе, - все это преисполняло
египтян внутренней силой, единственной и многократной сразу, разнообразно проявляющейся
регулярными переменами и бесконечно возрождающейся в самой себе. Господин де Руже
обратил внимание на то, что все толкования "Погребального ритуала" египтян наделяют всем,
что обыкновенно присуще всевышнему Богу, бога Ра, который по-египетски есть не что иное,
как Солнце. Эта звезда, которая каждый день, кажется, сама себе дает новое рождение, была
символом непрерывного божественного рождения. Хотя символические формы разнообразны
как в Египте, так и в Индии, не нужно излишнего абстрагирования, чтобы привести все эти
символы к пантеизму.
"У меня был случай показать, - говорит господин де Руже, - что вера в единство всевышнего
существа никогда в Египте не была полностью угашена многобожием. Берлинская стела XIX
династии называет его "единственный живущий в субстанции". Другая стела из того же музея и
из той же эпохи называет его "единственной вечной субстанцией" и далее "единственным
родителем в небе и на земле, который сам не рожден". Доктрина единственного Бога в двух
лицах Отца и Сына также сохранилась в Фебах и в Мемфисе. Та же берлинская стела,
происходящая из Мемфиса, называет его "Бог, делающийся Богом, существующий сам собой,
существо двойное, родитель с самого начала". Фебский урок в почти идентичных терминах
говорит об Аммоне в папирусе господина Харриса: "Существо двойное, родитель с самого
начала. Бог, делающийся Богом, рождающий сам себя". Особая функция, присваиваемая Сыну,
не разрушала единства; и в этом смысле ясно, что этот Бог был назван "уа эн уа", один из
одного, то, что Ямвлих позже довольно верно перевел словами "ярсото^ той яр(атои вей",
которые он применяет ко второй божественной ипостаси"^3.
Когда философские доктрины Греции и религиозные доктрины Египта и Иудеи встретились
в Александрии, у них было слишком много общих точек, чтобы они не делали взаимных
заимствований. Из их сближения и ежедневных контактов вышли многие школы, общим
характером которых был эклектизм или, скорее, синкретизм, то есть смесь различных
элементов, дополняющих друг друга. Эти элементы присутствовали все, хотя и в разных
пропорциях, в каждой их этих школ. Первой была иудейская школа, которую представлял
Филон, силой `kkecnphi извлекавший платонизм из каждой страницы Библии. Филон
рассматривается как главный предвестник гностицизма. Под этим названием объединяют
многочисленные христианские секты, соединявшие традиции иудеев с традициями других
народов, преимущественно греков и египтян. Слово "гностик" , применявшееся иногда к
христианам вообще, например у Климента Александрийского, обозначает просто тех, кто
владел "гнозисом", высшей наукой, интуицией божественных вещей.
Второй по значению после Филона и гностиков была школа Аммония Саккаса и Плотина,
которая, заимствуя в Азии и в Египте их унитарные и мистические тенденции, непосредственно
приближалась к греческой философии, пытаясь растворить в себе все ее различные секты. В
последние времена многобожия уже не было чистых стоиков, эпикурейцев, перипатетиков и
даже платонистов; все эти секты пришли к сумме идей, и все они были представлены с какой-
либо стороны в общей философии. Эти компромиссы не были новы, Платон много заимствовал
у элеатов и пифагорейцев. Демонология, занимавшая так много места в александрийской
философии, вовсе не была изобретением ни Платона, ни даже Эмпедокла или Пифагора; ее
истоки можно найти и в "Трудах и днях" Гесиода.
Наряду с этими школами - и как бы для создания связей между ними - из них развилась
другая, не связанная ни с каким историческим именем и представленная только герметическими
книгами. Эти книги - единственные известные нам памятники того, что можно назвать
египетской философией. Правда, они дошли до нас только по-гречески, и более того,
представляется маловероятным, чтобы они были когда-либо написаны на египетском языке; но
Филон тоже писал по-гречески, и от этого он не стал менее иудеем. Можно также сказать, что
герметические книги принадлежат Египту, но Египту сильно эллинизированному и
находящемуся на пороге христианства. В настоящих греческих книгах не встречалось такого
экстатического восторга, который переполняет книги Гермеса; набожность греков была намного
более скромной. Что еще чуждо греческому характеру, так это апофеоз царственности,
встречающийся в некоторых герметических книгах и напоминающий божественные титлы,
присваиваемые фараонам и, позднее, Птолемеям. Эти апокрифические произведения всегда
писались в форме диалогов. В одном Исида передает своему сыну Гору посвящение,
полученное ею от своего великого предка Камефиса и от Гермеса, секретаря богов; в другом
добрый демон, которым, возможно, являлся бог Кнеф, учит Осириса. Наиболее часто Гермес
посвящает своего ученика Асклепия или своего сына Тата. Иногда Гермес играет роль ученика,
а посвящает его Разум (Нус) или Поймандр. Письмо Порфирия адресовано пророку Анебо, или
Анубису, чье имя совпадает с именем бога, которого греки отождествляли с Гермесом.
Но кем же был Гермес Трисмегист, под именем которого до нас дошли эти книги? Человек
он или бог? Комментаторам кажется, wrn и то, и другое. Многие аспекты приводят к тому, что
его путают с разными богами Египта, имеющими с ним какое-либо сходство. Ранее верили, что
путаница в генеалогии преодолена, и говорили, что было несколько Гермесов. Согласно
Манефону, Тот, первый Гермес, писал на стелах и колоннах принципы наук на языке и в
характерах иероглифических. После потопа второй Гермес, сын доброго демона и отец Тата,
перевел эти надписи на греческий. Здесь Гермесы даны как исторические личности. В Египте
жрецы, так же как и цари, брали себе имена богов, и так как в герметических книгах
посвящающий имеет характер скорее духовный, чем божественный, первые издатели
приписывали их этой семье пророков. Им не хотелось верить, что эти так обожаемые ими
произведения были написаны таинственным и анонимным автором, выдающим свои идеи под
именем бога. Однако подлог был невинный; автор "Имитации", который вложил речь в уста
Христа, не считается фальсификатором. В герметических книгах философия возвышена
Разумом или Богом, которые являются ее персонификацией. "Гермес, ведающий словесами, -
говорит Ямвлих, - есть, согласно традиции, общий бог для всех жрецов; он ведет к настоящей
науке, он есть один во всем. Вот почему наши предки приписывали ему все открытия и
подписывали свои произведения именем Гермеса". Отсюда такое количество книг и речей,
приписываемых Гермесу. Ямвлих говорит о двадцати тысячах, но не упоминает названия ни
одной из них. Сорок две книги, о которых говорит Климент Александрийский, составляли
настоящую духовную энциклопедию. Согласно Галиену, жрецы писали на колоннах, не
подписываясь, то, что было придумано одним из них и одобрено всеми. Колоннами Гермеса
служили стелы и обелиски, ставшие, по сути, первыми книгами, прежде чем был изобретен
папирус. Согласно Яблонскому, имя Тот по-египетски обозначает "колонна". К сожалению для
науки, вместо книг, упомянутых Климентом Александрийским, и тех, которые, согласно
Плутарху, объясняли имена богов, мы имеем только философские произведения эпохи
декадентства. Однако те герметические книги, которыми мы владеем, также имеют свою
относительную ценность. Они знакомят нас с религиозной мыслью античности, не в ее
наилучшей - но именно в ее последней форме.
Чтобы изложить всю систему герметической теологии, я не могу сделать ничего лучшего,
как воспроизвести резюме, которое господин Вашро дал на эту тему в своей "Критической
истории Александрийской школы". "Бог, - говорит он, - рассматривается здесь как принцип,
который выше, чем разум, душа и все, чему он служит причиной^4. Благость не является его
атрибутом, это само его естество; Бог есть Благость, как Благость есть Бог. Он есть небытие,
поскольку он выше, чем бытие. Бог производит все, чем сам является, и содержит все, чего еще
Пирамида