-- Ага, вот она, -- сказал мистер Барт, указав на просвет в этой,
казалось бы, непроницаемой стене.
Мы протащили лодку по болотистому берегу и надежно привязали к стволу
дерева. Солнце едва пробивалось сквозь густую листву; чем дальше я шла
сквозь заросли следом за мистером Бартом, тем больше все краски сливались в
прозрачную зелень. Лианы и ветки цеплялись за меня как живые. Жара здесь уже
не была такой сильной, но из-за липкой влажности одежда пристала ко мне, как
слизь.
Вскоре лицо мое покрылось слоем растительной трухи и паутины, от
которой шел запах разложения.
-- Это и есть тропа? -- недоверчиво спросила я, чуть не вступив в лужу
зеленоватой воды. Ее поверхность кишела сотнями насекомых, беспокойно
суетящихся в мутной жиже. Куда-то улетели вспугнутые птицы, и в этой
сплошной зелени я не смогла различить ни их цвета, ни величины, а только
услышала их возмущенные крики в знак протеста против нашего вторжения. Я
поняла, что мистер Барт старается напугать меня. Мысль о том, что он,
возможно, ведет меня в другую католическую миссию, тоже приходила мне в
голову. -- Это и есть тропа? -- спросила я еще раз.
Мистер Барт резко остановился перед деревом, таким высоким, что его
верхние ветви, казалось, задевали небо.
Ползучие растения тянулись вверх, обвиваясь вокруг ствола и веток.
-- Я собирался преподать вам урок и напугать до полусмерти,-- мрачно
сказал мистер Барт. -- Но все, что я готовился вам сказать, сейчас
прозвучало бы глупо. Так что передохнем немного и пойдем обратно.
Мистер Барт позволил лодке плыть по течению, берясь за весло лишь
тогда, когда ее заносило слишком близко к берегу.
-- Джунгли -- это мир, который невозможно себе представить,-- сказал
он.-Я не могу вам его описать, хотя так часто испытывал его на своей шкуре.
Это дело личное. Опыт каждого человека уникален и не похож на другие.
Вместо того чтобы вернуться в миссию, мистер Барт пригласил меня к себе
домой. Это была большая круглая хижина с конической крышей из пальмовых
листьев.
Внутри было довольно темно; свет попадал внутрь только через небольшой
вход и прямоугольное окно в крыше с люком из пальмовых листьев, который
открывался с помощью блока из сыромятной кожи. Посреди хижины висели два
гамака. Вдоль побеленных стен стояли корзины, полные книг и журналов; над
ними висели калабаши, кухонная утварь, мачете и ружье.
С одного из гамаков поднялась нагая молодая женщина. Она была высока
ростом, полногруда, с широкими бедрами, но лицо ее было лицом ребенка,
круглым и гладким, с раскосыми темными глазами. Улыбнувшись, она потянулась
за платьем, висевшим у плетеного опахала для раздувания огня.
-- Кофе? -- спросила она по-испански, усаживаясь у очага на земляной
пол, уставленный алюминиевыми кастрюлями и сковородками.
-- Вы хорошо знаете Милагроса? -- спросила я у мистера Барта после
того, как он познакомил меня со своей женой, и все мы расселись в гамаках,
причем мы с молодой женщиной сели вдвоем в один гамак.
-- Трудно сказать, -- ответил он, берясь за стоящую на полу кружку с
кофе. -- Он приходит и уходит; он как река.
Он никогда не останавливается и, похоже, никогда не отдыхает. Как
далеко Милагрос уходит, как долго он там остается, этого никто не знает.
Все, что я слышал, -- это то, что какие-то белые люди забрали его в юности
из родного племени. Рассказывает он об этом всегда по-разному. То он
говорит, что это были сборщики каучука, то -- что это были миссионеры, а в
другой раз может сказать, что это были старатели, ученые. Неважно, кто это
был, но с ними он путешествовал много лет.
-- А из какого он племени? Где живет? -- Он из племени Макиритаре, --
сказал мистер Барт. -- Но никто не знает, где он живет. Время от времени он
возвращается к своим сородичам. Но из какой он деревни, я не знаю.
-- Анхелика ушла его искать. Интересно, знает ли она, где его можно
найти? -- Знает наверняка, -- сказал мистер Барт. -- Они очень близки. Я не
удивлюсь, если они окажутся в каком-то родстве. -- Он поставил кружку на
землю, выбрался из гамака и на мгновение исчез в густом кустарнике рядом с
хижиной. Спустя несколько секунд мистер Барт появился снова с небольшой
жестянкой в руках. -- Откройте ее, -- сказал он, вручая мне жестянку.
Внутри был маленький кожаный мешочек. -- Алмазы?-- спросила я, пробуя
его на ощупь.
Мистер Барт, улыбнувшись, кивнул и жестом пригласил меня подсесть к
нему поближе на земляном полу. Он снял рубашку, расстелил на полу и попросил
меня высыпать на нее содержимое мешочка. Я едва могла скрыть разочарование.
Эти камни не сверкали; они были скорее похожи на мутный кварц.
-- Вы уверены, что это алмазы?-- спросила я.
-- Совершенно уверен, -- ответил мистер Барт, кладя мне в ладонь камень
величиной с ягодный помидор. Если его как следует огранить, получится очень
славное колечко.
-- Вы здесь нашли эти алмазы? -- Нет, -- рассмеялся мистер Барт. --
Недалеко от Сьерра Паримы, много лет назад. -- Полуприкрыв глаза, он стал
раскачиваться взад-вперед. Щеки его покрывала багровая сетка склеротических
сосудов, щетина на подбородке была чуть влажной. -- Давным-давно
единственной целью в моей жизни было найти алмазы, чтобы вернуться домой
богачом. -- Мистер Барт тяжело вздохнул, уставясь глазами куда-то за пределы
хижины. -- А потом в один прекрасный день я понял, что моя мечта
разбогатеть, так сказать, пересохла; она перестала быть навязчивой идеей, да
и сам я уже не хотел возвращаться в мир, который знал когда-то. И я остался
здесь. -- В глазах мистера Барта блеснули слезы, когда он сделал жест в
сторону алмазов. -- С ними -- Он часто замигал, потом взглянул на меня и
улыбнулся. -- Я люблю их, как люблю эти края.
Я так много хотела у него спросить, но побоялась вконец его расстроить.
И мы умолкли, прислушиваясь к ровному, тихому журчанию реки.
Мистер Барт заговорил снова: -- А знаете, антропологи и миссионеры
одного поля ягода. Для этой земли плохи и те, и другие. Антропологи даже
лицемернее; они жульничают и лгут ради того, чтобы заполучить нужную
информацию. По-моему, они свято верят, что во имя науки всякие средства
хороши. Нет, нет, не перебивайте меня, -- предупредил мистер Барт, замахав
рукой у меня перед лицом.
-- Антропологи, -- продолжал он тем же резким тоном, -- жаловались мне
на заносчивость миссионеров, на их бесцеремонное и высокомерное отношение к
индейцам.
А сами-то хороши, никто так нагло не сует нос в дела других людей, как
они, да еще так, будто имеют на это полное право. -- Мистер Барт глубоко
вздохнул, словно эта вспышка исчерпала его силы.
Пирамида