-- Музия, -- сказала она слабым голосом, остановив меня у выхода. --
Ты вернула его в мою жизнь, и ты должна остаться с нами.
Я нерешительно уселась на свой табурет. Он начал говорить, ни на
чем не останавливаясь конкретно. Его бессвязные реплики
продолжались часами. Мерседес Перальта внимательно слушала его.
Что бы он ни говорил, все было важно для нее.
Когда он кончил говорить, потянулись долгие минуты молчания.
Донья Мерседес медленно поднялась и зажгла свечу перед
богородицей. Она стояла перед алтарем как древняя статуя, ее лицо
превратилось в невыразительную маску. Лишь глаза, полные слез,
казались живыми. Она прикурила сигару и несколько раз глубоко
затянулась, как будто питая какую-то силу в своей груди.
Пламя ярко вспыхнуло. Свеча бросала жуткий свет на ее фигуру,
когда она повернулась к Фредерико Мюллеру. Тихо нашептывая
заклинания, она помассировала сначала его голову, а затем плечи.
-- Ты можешь поступить со мной, как захочешь, -- сказал он,
прижимая ее ладони к своим вискам.
-- Иди в гостиную, -- сказала донья Мерседес; ее голос перешел на
дрожащий шепот. -- Я дам тебе валериановое зелье. Оно заставит тебя
заснуть. -- Улыбаясь, она гладила его волосы.
Он неуверенно прошел через патио и коридор звук его шагов
отдавался слабым эхом по всему дому.
Мерседес Перальта вновь вернулась к алтарю, но не пошла к нему.
Она начала падать, и я подскочила к ней, подхватывая ее. Чувствуя
неконтролируемую дрожь ее тела, я поняла, каким огромным было ее
напряжение и состояние нерешительности. Она часами утешала
Фредерико Мюллера. Но я видела лишь ее смятение. Она никогда не
рассказывала о себе.
-- Музия, скажи Канделярии, пусть она готовится, -- сказала донья
Мерседес, войдя в кухню, где я работала. -- Ты повезешь нас на
джипе.
Я немедленно побежала в комнату Канделярии, уверенная в том, что
она еще спит. Ее здесь не было. Дверца гардероба была широко
раскрыта, выставляя напоказ перекошенное зеркало и ее платье. Они
были расставлены не только по цветам, но и по длине. Узкая постель -
- каркас из реек и волосяной тюфяк -- стояла между двух книжных
шкафов, набитых романтическими новеллами и альбомами с
вырезанными журнальными картинками. Все было в безукоризненном
порядке.
-- Я уже готова, -- сказала Канделярия позади меня.
Я испуганно оглянулась. -- Донья Мерседес хочет, чтобы ты... -- Она
не дала мне окончить фразу и, подтолкнув меня к выходу, сказала: -- я
обо всем уже позаботилась. Быстрее переодевайся. У нас мало
времени.
На обратном пути я заглянула в гостиную. Фредерико Мюллер
спокойно спал на диване. Донья Мерседес и Канделярия уже ожидали
меня в джипе. На небе не было ни луны, ни звезд, но это была
чудесная ночь, мягкая и темная, с прохладным ветром, струящимся с
холмов.
Следуя указаниям Канделярии, я подвозила двух женщин к домам
людей, которые регулярно посещали спиритические сеансы, а затем
ожидала их на улице. Кроме Леона Чирино, я никогда не встречалась
ни с кем из них, но знала, кто где живет. Мне показалось, что мои
спутницы объявляли дату сеанса. Они почти не задерживались в этих
домах.
-- А сейчас к дому Леона Чирино, -- сказала Канделярия, помогая
донье Мерседес сесть на заднее сидение.
Мне показалось, что Канделярия была чем-то рассержена. Она
непрерывно болтала о Фредерико Мюллере. Хотя я и умирала от
любопытства, я все время теряла нить ее по-видимому бессвязных
заявлений. Я была слишком озабочена тем, что разглядывала в зеркале
заднего обзора потерянное лицо доньи Мерседес. Она несколько раз
собиралась что-то сказать, но вместо этого встряхивала головой и
вглядывалась в окно, словно искала помощи и утешения в бархатной
ночной темноте.
Леон Чирино долго не подходил к двери. Наверно он крепко спал и не
слышал нетерпеливых громких ударов Канделярии. Наконец он
открыл дверь и вышел, скрестив руки, защищая грудь от холодного
влажного бриза, несущего рассвет. В его глазах светилось
предчувствие.
-- Фредерико Мюллер в моем доме, -- сказала донья Мерседес,
обрывая его приветствие.
Леон Чирино молча смотрел на нее. Он явно находился в состоянии
глубокого потрясения и нерешительности. Его губы задрожали, глаза
яростно сверкнули и тут же наполнились слезами обиды.
Он пригласил нас на кухню. Позаботившись о том, чтобы донья
Мерседес удобно устроилась в гамаке около печи, он приготовил
свежий кофе. Мы сидели в полном молчании.
Подав мне и Канделярии кофе, он усадил донью Мерседес и, встав за
ее спиной, начал массировать ей заднюю часть головы. Его руки
скользили вниз по шее, по плечам, рукам, оканчивая движение на
ступнях ее ног. Звуки мелодичного заклинания наполнили комнату.
Они были чистые, как рассвет, пронизанные мирным, беспредельным
одиночеством.
-- Только ты знаешь, что делать, -- сказал он, помогая донье Мерседес
подняться. -- Если хочешь, я поеду с тобой.
Кивнув, она обняла его и поблагодарила за отданную им силу.
Таинственная улыбка изогнула ее губы. Она повернулась к столу и
неторопливо выпила свой кофе.
-- Сейчас мы увидим моего компадре, -- сказала она, взяв меня за
руку. -- Ты повезешь нас к дому мочо.
-- Это Лукас Нунец? -- переспросила я, переводя взгляд с одного на
другого. Все трое кивнули, но никто не произнес ни слова. Я
вспомнила то, что Канделярия рассказывала мне о крестном отце
приемного сына доньи Мерседес. Он обвинял себя в смерти Элио.
Когда солнце появилось над горами, мы достигли небольшого городка
на побережье. Воздух был горячим и соленым от моря и мускусным от
цветения мимоз. Главная улица города тянулась между яркими
колониальными домами, около церкви и площади, и оканчивалась на
краю кокосовой плантации. Рядом было море. Его не было видно, но
Пирамида