перейти на другую сторону.
-- Она вновь очертила линии спереди и сзади, намазав палец свежим
пеплом.
Несмотря на боль, Фредерико засмеялся. -- Мне кажется, яд давным-
давно разошелся по всему моему телу, -- сказал он.
Она обхватила его лицо своими руками, заставив его взглянуть ей в
глаза. -- Музи, если ты не поверишь мне, ты умрешь, -- предостерегала
она. Целительница обмыла его ступню в жидкости, которую налила в
металлическую тарелку. Сделав это, она взяла оловянную кружку. --
Выпей это, -- приказала она. -- Тебя вырвет, с тобой все кончено.
Безудержные волны тошноты грозили выдавить скверное зелье.
-- Заставь себя проглотить его, -- подгоняла она, положив маленькую
прямоугольную подушку, наполненную сушеными кукурузными
ядрами, на его шею. Она взглянула на него, намочила носовой платок
в смеси розовой воды и нашатыря. -- Вдохни! -- приказала она,
опустив платок на его нос. -- Дыши медленно и глубоко.
Секунду он сопротивлялся под удушливым давлением ее руки, но
когда она начала массировать ему лицо, он понемногу расслабился. --
Не подходи близко к беременным женщинам. Они нейтрализуют
эффект противоядия, -- предупредила она.
Он непонимающе посмотрел на нее и прошептал, что не знает
никаких беременных женщин.
По-видимому удовлетворенная его заявлением, Мерседес Перальта
повернулась к алтарю, расставила семь свечей вокруг статуи святого
Иоанна и зажгла их. В молчании она смотрела на мерцающие языки
пламени, затем внезапно рывком откинула голову и прочла странно
диссонирующую литанию. Слова перешли в крик, который то
нарастал, то затихал вслед за ее дыханием. Это был нечеловеческий
плач. Он заставил вибрировать стены, пламя свечей задрожало. Звук
наполнил комнату, дом, все вокруг, словно был предназначен какой-то
далекой силе.
Фредерико смутно ощущал движение в другой комнате. Дни и ночи
сплетались друг с другом. Он лежал в бреду. Его знобило и бросало в
жар. Когда бы он ни открывал глаза, над ним всегда было лицо
целительницы. В темноте красные камни ее сережек сверкали еще
одной парой глаз. Тихим мелодичным голосом она отгоняла тени и
ужасные призраки его лихорадки. Или, словно являясь частью его
галлюцинаций, она отождествлялась с этими неизвестными силами,
приказывая ему бороться с ними.
Позже она обмыла его пропотевшее тело и массировала до тех пор,
пока кожа вновь не остыла. Бывали моменты, когда Фредерико
чувствовал в комнате еще чье-то присутствие. Другие руки, большие и
сильные, но такие же нежные, как и у целительницы, покачивали его
голову, пока она приказывала ему резким тоном пить тошнотворное
зелье, которое подносила к его губам. Утром она принесла ему завтрак
из риса и овощей; за ней шел юноша, держа в руках гитару.
-- Я Элио, -- представился он. Заиграв на гитаре, Элио начал петь
забавную песенку, в которой говорилось о событиях схватки
Фредерико с ядом. Элио рассказал ему, что в тот день, когда
медсестра из аптеки привела его в дом матери, он ушел на холмы со
своим мачете и убил мачагву, которая укусила Фредерико. Если бы
змея осталась живой, зелье и заклинания были бы бесполезны.
Однажды утром, заметив, что лиловая опухоль опала, Фредерико
достал свою выстиранную одежду. Горя желанием проверить силы, он
вышел во двор, где нашел целительницу. Она склонилась над тазом с
розмариновой водой. Он молча наблюдал, как она свои руки в
фиолетовой жидкости.
Улыбаясь, она взглянула на него. -- Это бережет мои волосы от
седины, -- объяснила она, проведя несколько раз пальцами по своим
кудрям.
Обезумев от наплыва желания, нахлынувшего на него, он подошел к
ней. Ему очень хотелось поцеловать капельки воды, сбегавшие по ее
лицу и шее. Его не волновало, что она, возможно, стара, как и его
мать. Для него она была без возраста. О, какой таинственный соблазн!
-- Ты вернула мне жизнь, -- шептал он, прикасаясь к ее лицу. Его
пальцы задержались на ее щеках, ее полных губах, ее теплой гладкой
шее. -- Наверное, ты добавила любовное зелье в тот мерзкий отвар,
который я вынужден пить каждый день.
Она взглянула ему прямо в глаза, но ничего не ответила.
Боясь обидеть ее, он зашептал извинения.
Она встряхнула головой, в ее горле заклокотал низкий дребезжащий
смех. Он никогда не слышал такого звука. Она захохотала от всей
души, словно ничего в мире не имело никакого значения. -- Ты
можешь оставаться здесь, пока силен, -- сказала она, взъерошив его
белокурые локоны. В ее прикрытых глазах был блеск насмешки, но
там была и страсть.
Быстро пролетали месяцы. Целительница приняла его как своего
любовника. Но она никогда не позволяла ему оставаться на всю ночь в
ее комнате.
-- Еще немного, -- просил он каждый раз, лаская шелковистую кожу,
но желая, чтобы на этот раз она подчинилась его требованиям. Но она
выталкивала его в темноту и, смеясь, закрывала за ним дверь. -- Все
будет по-твоему, если мы останемся любовниками три года, --
успокаивала она его каждый раз.
Сезон дождей почти подошел к концу, и Фредерико возобновил свои
поездки на холмы. Элио сопровождал его, сначала для защиты, но
вскоре он научился ловить и потрошить птиц. Никогда прежде
Фредерико не брал никого с собой. Несмотря на разницу в десять лет,
они стали лучшими друзьями.
Фредерико удивлялся, как легко Элио выдерживает долгие часы
молчания, когда они ожидали птиц у ловушки, и тому, с каким
наслаждением он бродит по холодным туманным вершинам, где их
подстерегали туман и ветер. Ему часто хотелось рассказать Элио о
капитане Медино, но он как-то не смел нарушить эту интимную и
хрупкую тишину.
Фредерико чувствовал смутную вину за эти светлые дни на холмах и
тайные ночи с целительницей. Он не только убедил Элио и
целительницу, но и сам начал верить в то, что капитан Медино был
обычным жителем Каракаса,
который продавал набитых им птиц в школы, музеи и антикварные
Пирамида