моя помощь опоздала на целых два месяца. Я очнулся от наркотического
забытья, лишь когда запечатали силовую оболочку моего узилища.
А потом я впал в безумие на долгие дни... а может, и месяцы. А
потом долгие дни и месяцы я начитывал свою историю на скрайбер,
обнаружившийся в моей тесной яйцевидной тюрьме. Наверное, мои палачи
знали, что скрайбер послужит перед смертью дополнительным наказанием -
ведь я снова и снова вынужден пускать свои жалкие листочки микровелена в
переработку, как змея, пожирающая собственный хвост, зная, что никто и
никогда не доберется до информации, записанной на микрочипе.
Я с самого начала сказал тебе, мой непредполагаемый читатель, что
не стоило даже приступать к чтению. Я говорил, что, если тебя интересует
ее или моя участь, ты взял в руки не тот документ. Меня не было с ней,
когда наступила развязка, мой финал сейчас гораздо ближе, чем тогда,
когда я диктовал первые строки.
[Меня с ней не было.
Меня с ней не было.]
О Господи Иисусе, Бог Моисея, Аллах, Будда, Зевс, Мюир, Элвис,
Христос... если кто-то из вас существует, или когда-либо существовал,
или смог удержать в своих мертвых ладонях хоть крупицу могущества...
пожалуйста, сделайте так, чтоб я умер сейчас. Сейчас. Пусть детектор
зарегистрирует частицу, пусть газ наполнит камеру. Сейчас.
[Меня с ней не было.]
31
Я лгал вам.
Я сказал в начале этого повествования, что меня не было рядом с
Энеей в последнем акте трагедии, и еще раз повторил, что меня с ней не
было, - не помню когда, но повторил. Я думал тогда, что подвожу итог
всему.
Я лгал умолчанием, как сказал бы священник христианской Церкви.
Я лгал, потому что не хотел говорить об этом, описывать, вновь
переживать, не хотел верить. Но теперь я знаю - я должен, должен это
сделать. Я переживал это час за часом, все время своего заточения здесь,
в ящике Шредингера. И я-то верил, поверил с той минуты, как разделил
все, что случилось с моей единственной, моей любимой Энеей.
Я знал, еще до отправки с Пасема знал, какая участь уготована моей
милой девочке. Приняв и поверив, я должен - как того требует истина в
изложении фактов и в память нашей любви, - должен все описать.
Это пришло, когда я, одурманенный наркотиками, болтался в
противоперегрузочном баке робота-корабля, через час после
десятиминутного суда Инквизиции. И я знал: то, что я слышу, чувствую,
вижу, - все это действительно происходит именно сейчас, что только моя
близость с Энеей и способность понять язык живых дали мне такую силу
сопереживания. Когда все закончилось, я орал, рвал шланги
жизнеобеспечения, молотил кулаками в стены бака, бился головой, пока
вода не побурела от крови. Я пытался сорвать осмотическую маску,
облепившую лицо как паразит, высасывающий мое дыхание, но не смог. Три
часа я вопил и метался, измочалив себя до потери сознания, тысячу раз
переживал - и разделял с ней эти минуты и тысячу раз кричал от боли,
пока робот не впрыснул снотворное, погрузив меня в криогенную фугу, -
звездолет достиг точки перехода для скачка к системе Армагаста.
Очнулся я уже в "кошачьем ящике" Шредингера. Робот-корабль загрузил
меня в энергетическую оболочку и запустил ее на орбиту. Некоторое время
я пребывал в растерянности - может, все то, что я разделил с Энеей,
привиделось мне в страшном сне? Но нет, подлинность этих мгновений
обрушилась на меня, вновь заставив кричать от боли. Видимо, я пребывал в
полном безумии не один месяц.
Вот что довело меня до помешательства.
Энею тоже утащили из собора Святого Петра и тоже всю в крови и без
сознания, но ее не накачали наркотиками. Она пришла в себя - и это
сопереживание ее пробуждению было явственнее, чем все, что я когда-либо
мог вызвать в своей памяти. Каменные стены громадного круглого зала
уходили ввысь на десятки метров. Тусклый свет лился сквозь окно на
потолке. Энея решила, что свет - обман зрения и зал находится скорее
всего где-то глубоко под землей.
Пока я был без сознания, медики привели меня в приличный вид для
десятиминутного суда, но об Энее никто не позаботился: разбитое лицо
болело, левый глаз едва открывался, правый плохо видел из-за контузии,
губы распухли. С нее сорвали одежду, выставив на обозрение синяки,
ссадины и порезы.
Ее привязали к ржавому железному каркасу, подвешенному на цепях,
спускавшихся с потолка. Ее руки и ноги безжалостно пристегнули и
прикрутили к раме. Ее ступни оказались в нескольких дюймах от
решетчатого пола. Головой она могла двигать свободно.
В круглом зале почти пусто - только большое мусорное ведро с
пластиковым пакетом справа от ржавого кресла, а слева - ржавый поднос с
инструментами: древние зубные долота и клещи, скальпели, хирургические
ножовки, какие-то длиннющие щипцы, мотки колючей проволоки, длинные
ножницы, короткие зубчатые ножницы, бутылки с темной жидкостью, тюбики,
иглы, суровые нитки и молоток. Но еще страшнее то, что под ней, -
решетка, а под решеткой ряды крохотных голубых язычков пламени.
В воздухе пахло газом.
Энея дернулась, попробовав ослабить веревки, - бесполезно, только
боль пульсирующими ударами отозвалась в стянутых лодыжках и запястьях.
Она бессильно откинула голову на железную раму и стала ждать, что будет
дальше. Волосы сбились в колтун, на затылке была громадная шишка, а чуть
пониже - еще одна. Перед глазами все поплыло, и Энея с трудом справилась
с приступом тошноты.
Но вот открылась потайная дверца, и вошла Радаманта Немез.
Направилась к Энее, остановилась справа от края решетки. Следом - еще
одна Радаманта Немез вошла и встала слева. Еще две Немез заняли место
позади первых. Никто не проронил ни слова. Энея не делала попыток
заговорить первой.
Все замерли в ожидании - и вот воздух замерцал, и перед Энеей
материализовался Джон Доменико кардинал Мустафа - голографический образ
в натуральную величину. Иллюзия физического присутствия была бы полной,
если б не отсутствие на голограмме кресла, и потому казалось, что
Скачать книгу [0.56 МБ]
Пирамида
