-- Вот видишь. Так слушай. Приезжай! Но снача-ла постарайся
раздобыть... боксерские перчатки. Две пары. Побоксируем. Увидишь, как будет
здорово!
-- Опомнись, Эл! Где я возьму перчатки? У них же этого нет уже много
лет.
-- Так закажи. Не станешь же ты утверждать, что невозможно изготовить
четыре дурацкие перчатки. Со-орудим небольшой ринг и будем драться. Мы оба
мо-жем, Олаф! Надеюсь, ты уже слышал о бетризапии, а?
-- Конечно. Я бы тебе сказал, что я об этом думаю. Но по телефону не
хочу. Еще обидится кто-нибудь.
-- Слушай, приезжай. А? Договорились? Он долго молчал.
-- Не знаю, Эл, стоит ли.
-- Ладно. Тогда скажи, какие у тебя планы. Если есть что-нибудь путное,
я не стану морочить тебе го-лову своими прихотями.
-- Никаких, -- ответил он. -- А у тебя?
-- Я прилетел вроде отдохнуть, немного подучить-ся, почитать, но это
никакие не планы, это... просто ничего другого я не мог придумать.
-- Олаф?..
-- Похоже, что стартовали мы одинаково, -- про-бормотал он. -- В конце
концов это не меняет дела. Я всегда могу вернуться, если вдруг окажется,
что...
-- Перестань! -- нетерпеливо оборвал я. -- Не о чем говорить. Собирай
манатки и приезжай. Ко-гда тебя ждать?
-- Хоть завтра утром. Ты серьезно хочешь занять-ся боксом?
-- А ты нет?.. Он засмеялся.
-- Представь себе, да. И наверно, по той же при-чине, что и ты.
-- Порядок, -- сказал я быстро. -- Значит, жду. Всего!
Я пошел наверх. Отыскал среди вещей, в специаль-ном чемоданчике шнур.
Большой моток. Ринговый шнур. Теперь еще четыре столбика, резину или
пру-жину, и ринг выйдет на славу. Без судьи. Он нам не нужен.
Потом взялся за книги. Но голова была дубовая. Такое со мной уже
случалось. Я тогда вгрызался р. текст, словно жук-точильщик в железное
дерево. Но так тяжело у меня не шло, пожалуй, никогда. За два часа я
просмотрел десятка полтора книг и ни на одной не мог сосредоточиться больше,
чем на пять минут. Даже сказки отбросил. Решил не щадить себя. Взял то, что
показалось самым трудным -- монографию Ферре по анализу метагенов, -- и
накинулся на первые уравнения, словно желал пробить головой стенку.
Математика определенно обладала спасительными свойствами, особенно для
меня, потому через час я вдруг понял, о чем идет речь, и меня восхитил
Ферре. Как он мог это сделать? Ведь даже сейчас, идя по проторенному им
пути, я порой не мог постичь, как это происходит, и, только следуя за ним
шаг за шагом, еще кое-как мог уразуметь что-то, а он должен был преодолеть
все это одним рывком.
Я отдал бы все звезды, чтобы хоть в течение ме-сяца иметь в голове
нечто похожее на то, что имел он!
Пропел сигнал к ужину, и одновременно что-то кольнуло в сердце,
напоминая, что я тут уже не один. Мелькнула мысль: не поужинать ли наверху?
Но мне стало стыдно. Я бросил под кровать свое ужас-ное трико, в котором
выглядел как резиновая надув-ная обезьяна, надел свой бесценный старенький
про-сторный свитер и спустился в столовую. Они уже сидели за столом. Кроме
нескольких банальных любез-ностей, мы не произнесли ни слова. Между собой
они тоже не разговаривали. Им не нужны были слова. Они переговаривались
взглядами, она обращалась к не-му движением головы, ресниц, мимолетной
улыбкой. И постепенно во мне начала нарастать холодная тя-жесть, я
чувствовал, как тоскуют мои руки и им хо-чется что-то схватить, стиснуть,
раздавить. "Почему я такой дикий? -- думал я в отчаянии. -- Почему, вме-сто
того чтобы размышлять о книге Ферре, о пробле-мах, затронутых Старком,
вместо того чтобы занимать-ся своими делами, я вынужден надевать шоры, чтобы
не пялить на девушку голодные волчьи глаза?"
Но это были еще цветочки. По-настоящему я испу-гался лишь тогда, когда
закрыл за собой дверь своей комнаты. В Адапте после медицинского
обследования сказали, что я совершенно нормален. Доктор Жуффон сказал мне то
же самое. Но разве мог нормальный человек чувствовать то, что в этот момент
чувствовал я? Откуда это во мне взялось? Я не был активным участ-ником, был
наблюдателем. Происходило что-то неотвра-тимое, как движение планеты, почти
незаметное, что-то медленно, смутно, бесформенно пробуждалось во мне. Я
подошел к окну, посмотрел на темный сад и понял, что это было во мне еще с
обеда, с первой минуты, только требовалось время, чтобы это осознать.
Поэто-му-то я поехал в город, а вернувшись, сумел забыть о голосах в
темноте.
Я был готов на все. Ради этой девушки. Я не по-нимал, как или почему
это случилось. Не знал, любовь это или безумце. Мне было безразлично. Я не
знал ни-чего, кроме того, что все остальное потеряло для меня значение. И,
стоя у открытого окна, я боролся с этим, как еще никогда ни с чем не
боролся, прижимал лоб к холодной раме и страшно боялся себя.
"Я должен что-то предпринять, -- шептал я одни-ми губами. -- Должен
что-то предпринять. Со мной творится что-то неладное. Это пройдет. Мне нет
до нее дела. Я не знаю ее. Она даже не очень красива. Ведь я же пе сделаю
ничего. Ничего, -- умолял я себя, -- не совершу никакой... о небеса, черные
и голубые!"
Я зажег свет. Олаф, Олаф спасет меня. Я расскажу ему все! Он заберет
меня. Поедем куда-нибудь. Я сде-лаю все, что оп велит, все. Он один поймет
меня. Завт-ра он уже приодет. Как хорошо!
Я метался по комнате. Мускулы мучительно на-пряглись, неожиданно я
опустился перед кроватью, закусил зубами покрывало, и у меня вырвался крик,
не похожий на рыдание, сухой, отвратительный. Я не хотел, не хотел никому
зла, но знал, что мне нечего себя обманывать, что Олаф мне не поможет, никто
не поможет...
Я встал. За десять лет я научился мгновенно при-нимать решения. Ведь
приходилось распоряжаться жизнью, своей и чужой, и я всегда делал это. Тогда
всего меня пронизывал озноб, мой мозг словно превра-щался в прибор, задача
которого подсчитать все "за" и "против", разделить и решить безоговорочно.
Даже Гимма, который меня не любил, признавал мою объективность. Теперь --
хотел я этого или нет -- я не мог уже поступать иначе, чем тогда, в крайних
обстоя-тельствах, потому что и сейчас была крайность. Я пой-мал глазами -- в
зеркале -- собственное отражение, светлые, почти белые глазные яблоки,
суженные зрач-ки; я смотрел с ненавистью, отвернулся; я не мог да-же
подумать о том, чтобы уснуть. Я перекинул ноги через подоконник. До земли
было метра четыре. Я спрыгнул почти бесшумно. Побежал в сторону бас-сейна.
Миновал его. Выскочил на дорогу. Тускло све-тящаяся белая полоса шла к
Скачать книгу [0.20 МБ]
Пирамида