детали я пока не вник… Так ты все таки признаешь, что я сверхоборотень?
— Ты все неправильно понимаешь. Сверхоборотнем тебя делает вовсе не способность
вредить политтехнологам и мухам. Ты пока даже не имеешь права считать, что ты
сверхоборотень.
— А ты имеешь право так считать, да?
— Да, я имею, — сказала я скромно, но твердо.
— Что то ты со всех сторон нависла, рыжая. Мне совсем места в мире не остается.
— Весь этот мир твой. Только пойми, кто ты на самом деле.
— Я сверхоборотень.
— Правильно. Но что такое сверхоборотень?
— Это я.
— Вот опять. Я думала, ты остроглазый лев, а ты слепая собака.
Он вздрогнул, как от удара плетью.
— Чего?
— Ну это учение о львином взоре, — заторопилась я, чувствуя, что наговорила
лишнего. — Считается, если бросить палку собаке, она будет глядеть на эту палку.
А если бросить палку льву, то он будет, не отрываясь, смотреть на кидающего. Это
формальная фраза, которую говорили во время диспутов в древнем Китае, если
собеседник начинал цепляться за слова и переставал видеть главное.
— Ладно, — сказал он, — замнем. Может, ты сама скажешь, что такое
сверхоборотень?
— Сверхоборотень — это тот, кого ты видишь, когда долго глядишь вглубь себя.
— Но ведь ты говорила, что там ничего нет.
— Правильно. Там ничего нет. Это и есть сверхоборотень.
— Почему?
— Потому что это ничего может стать чей угодно.
— Как это?
— Смотри. Ты оборотень, поскольку можешь стать, э э э, волком. Я оборотень,
потому что я лиса, которая притворяется человеком. А сверхоборотень по очереди
становится тобой, мной, этим пакетом яблок, этой чашкой, этим ящиком — всем, на
что ты смотришь. Это первая причина, по которой его называют сверхоборотнем.
Кроме того, любого оборотня можно, фигурально выражаясь, взять за хвост.
— Допустим, — сказал он.
— А сверхоборотня взять за хвост нельзя. Потому что у него нет тела. И это
вторая причина, по которой его так называют. Понял?
— Не совсем.
— Помнишь, ты рассказывал, что в детстве ты мечтал о скафандре, в котором можно
опускаться на Солнце, нырять на дно океана, прыгать в черную дыру и возвращаться
назад?
— Помню.
— Так вот, сверхоборотень как раз носит такой скафандр. Это просто пустота,
которую можно заполнить чем угодно. К этой пустоте ничего не может прилипнуть.
Ее ничего не может коснуться, потому что стоит убрать то, чем ее заполнили, и
она снова станет такой как раньше. Участковому некуда поставить в ней штамп о
прописке, а твоему Михалычу не к чему прикрепить своего клопа.
— Понял. Вот теперь понял, — сказал он и побледнел. — Круто. Такого оборотня ни
одной спецслужбе не взять!
— Рада, что ты оценил.
— И как им стать?
— Никак, — сказала я.
— Почему?
— Подумай.
— Потому что сверхоборотень может быть только один и это уже ты? Правильно я
понял, рыжая?
— Нет, серый, нет. Ты не можешь им стать, потому что и так всегда им был.
Сверхоборотень — это твой собственный ум, тот самый, которым ты с утра до вечера
думаешь всякую чушь.
— Так значит, сверхоборотень все таки я?
— Нет.
— Но ведь это мой ум. В чем тогда проблема?
— В том, что твой ум на самом деле не твой.
— А чей же?
— Про него нельзя сказать, что он чей то. Или что он такой то и находится там
то. Все эти понятия возникают в нем самом, то есть он предшествует всему без
исключения. Понимаешь? Что себе ни представляй, делать это все равно будет он.
— Ты говоришь про мозг?
— Нет. Мозг — это одно из понятий, которые есть в уме.
— Но ведь ум возникает потому, что есть мозг, — сказал он неуверенно.
— Как тебя напугали эти негодяи, — вздохнула я. — Люди вообще не знают, что
такое ум, они вместо этого изучают то мозг, то психику, то любовные письма
Фрейда к Эйнштейну. А ученые всерьез думают, что ум возникает оттого, что в
мозгу происходят химические и электрические процессы. Вот ведь мудаки на букву
«у»! Это все равно что считать телевизор причиной идущего по нему фильма. Или
причиной существования человека.
— Экономисты так и думают.
— Правильно. И пусть себе думают. Пусть себе генерируют электрические импульсы,
воруют кредитные транши, выражают официальный протест, измеряют амплитуду и
скорость, берут минет и производную, а потом определяют свой рейтинг. К счастью
для этого мира, в нем есть не только клоуны, но и мы, лисы. Мы знаем тайну.
Теперь ты тоже ее знаешь. Ну или почти что знаешь.
— Да уж, — сказал он. — А кто ее знает, кроме лис?
— Знать ее положено только избранным.
— А ты не боишься раскрывать ее мне?
— Нет.
— Почему? Потому что я тоже избранный?
— Потому, что знать эту тайну может только ум. А уму ее скрывать все равно не от
кого. Он один.
— Один?
— Да, — сказала я, — один во всех, и все из одного.
— А кто тогда эти избранные?
— Избранные — это те, кто понимает, что любой червяк, бабочка или даже травинка
на краю дороги — такие же точно избранные, просто временно об этом не знают, и
вести себя надо очень осмотрительно, чтобы случайно не обидеть кого нибудь из
них.
— Я так и не понял, что такое ум, — сказал он.
— А этого никто не понимает. Хотя с другой стороны, все это знают. Потому что
именно ум слышит сейчас мои слова.
— Ага, — сказал он. — Понятно… То есть опять не до конца, но конца там, как я
понимаю, и нет…
— Вот! — . сказала я. — Всегда бы так.
Пирамида