— Ты не мешаешь. Но сверхоборотень может быть только один. Иначе какой он
сверхоборотень?
— Такое убогое понимание слова «сверхоборотень», — сказала я, — отдает тюремным
ницшеанством. Я…
— Слушай, — поднял ладонь Михалыч, — меня же не тереть послали. А объявить.
— Понимаю, — вздохнула я. — И что мне теперь делать? Валить отсюда?
— Почему валить? Просто отфильтровывать. Помнить, кто здесь сверхоборотень. И
никогда на этом базаре не спотыкаться. Чтобы путаницы в головах не было… Ясно?
— Я бы тут поспорила, — сказала я, — насчет того, у кого в голове путаница.
Сначала…
— А вот спорить мы не будем, — снова перебил Михалыч. — Как говорит Нагваль
Ринпоче, встретишь Будду — убивать не надо, но не дай себя развести.
— Ну что ж, не будем спорить так не будем. У тебя все?
— Нет, еще один вопрос. Личный.
— Какой?
— Выходи за меня замуж.
Это было неожиданно/Я поняла, что он не шутит, и окинула его внимательным
взглядом.
Передо мной сидел мужик на шестом десятке, еще крепкий, собравшийся для
последнего жизненного рывка, но так и не понявший пока (к счастью для себя),
куда он, этот рывок. Я таких много похоронила. Они всегда видят во мне свой
последний шанс. Взрослые мужчины, а не понимают, что их последний шанс только в
них самих. Впрочем, они ведь даже не в курсе, что это за шанс. Саша хоть что то
понял. А этот… Вряд ли.
Михалыч смотрел на меня с сумасшедшей надеждой. Такой взгляд я тоже знала.
Сколько времени я провела в этом мире, подумала я с грустью.
— Будешь жить как на собственном острове, — проговорил Михалыч хрипло. — А
захочешь, можно без «как» — реально на собственном острове. Будет свое личное
кокосовое Баунти. Все для тебя сделаю.
— А как остров называется? — спросила я.
— В каком смысле?
— У острова должно быть название. Ультима Туле, например. Или Атлантида.
— Да как хочешь, так и назовем, — осклабился он. — Это разве проблема?
Пора было сворачивать беседу.
— Ладно, Михалыч, — сказала я. — Это ведь серьезное решение, Я подумаю, ладно?
Недельку или две.
— Подумай, — сказал он. — Только ты вот что учти. Во первых, теперь по нефти я
самый главный в аппарате. Реально. Все эти олигархи у меня сосут. Я имею в виду,
из крана. Да и так тоже, если брови нахмурить. А во вторых, ты вот о чем
вспомни. Тебе ведь волки нравятся, да? Я в курсе. Так я волк, реальный волк. А
товарищ генерал полковник… Он, конечно, на особом посту — сверхответственнейшем.
Весь отдел на него молится. Но елдачок то, сказать между нами, у меня поглавнее
будет.
— Я бы просила без деталей.
— Без деталей так без деталей. А все таки ты подумай — может, с нормальной
деталью оно и лучше? Ведь насчет товарища генерал полковника ты сама все знаешь…
— Знаю, — сказала я.
— И еще учти, он зарок дал. Сказал, что не будет в человека превращаться, пока у
страны остаются внешние и внутренние враги. Как товарищ Шариков когда то… Весь
отдел плакал. Но, если честно, я думаю, что здесь не во врагах дело. Просто
скучно ему теперь человеком.
— Понимаю, Михалыч. Все понимаю.
— Я знаю, — сказал он, — ты баба умная.
— Ладно. Ты иди сейчас. Я одна хочу побыть.
— Ты б меня научила этому, — сказал он мечтательно, — ну, хвостом это самое…
— Он и про это рассказал?
— Да ничего он не рассказывал. Нам не до тебя сейчас. Дел выше крыши, понимать
должна.
— А что у вас за дела?
— Стране нужно очищение. Пока всех офшорных котов не отловим, болтать некогда.
— Как же вы их отловите, если они офшорные?
— У Нагваля Ринпоче нюх. Он их сквозь стену чует. А насчет хвостов он правда
ничего не говорил. Я по прибору слышал. Вы про них спорили, как их, это,
сплетать.
— По прибору слышал, понятно. Ладно, иди, волчина позорный.
— Буду ждать звонка. Ты контакта с нами не теряй смотри. Не забывай, где живешь.
— Забудешь тут.
— Ну давай тогда. Звони. Встав, он пошел к лесу.
— Слышь, Михалыч, — окликнула я его, когда он отошел на несколько метров.
— А? — обернулся он.
— Ты майку такую не носи. Энди Уорхол в восемьдесят седьмом году умер. Сразу
видно, что ты уже не очень молод.
— Да я слышал, у тебя самой по этой части проблемы, — сказал он невозмутимо. —
Только ты мне и такая нравишься. Какое мне дело, сколько тебе лет? Я же не
паспорт ебать буду, верно? Тем более что он у тебя фальшивый.
Я улыбнулась. Все таки ему нельзя было отказать в обаянии — оборотень есть
оборотень.
— Верно, Михалыч, не паспорт. Ебать ты будешь мертвого Энди Уорхола.
Он засмеялся.
— Я, собственно, и не против, — продолжала я. — Но то, что ты хочешь найти его
во мне, несколько обескураживает. Несмотря на всю симпатию к тебе как к
человеку.
Я нанесла ему самое страшное в наших кругах оскорбление, но он просто заржал как
жеребец. До него, наверно, даже не дошло. Надо было говорить яснее.
— Так что не носи такую майку, Михалыч, правда. Она тебя позиционирует в
качестве виртуального гей некрофила.
— А по русски можно?
— Можно. Педрилы мертвожопника.
Он хмыкнул, высунул язык, непристойно пошевелил его кончиком в воздухе и
повторил:
— Звони, буду ждать. Глядишь, и ответ придумаем всем отделом.
Потом он повернулся и пошел к лесу. Я глядела на черный квадрат его спины до тех
пор, пока он не растворился в зелени. Malevich sold here … Впрочем, кому они
теперь нужны, эти сближенья.
*
Мне осталось сказать совсем немного. Я долго жила в этой стране и понимаю, что
значат такие встречи, беседы и советы не терять контакта с органами. Несколько
дней я разбирала старые рукописи и жгла их. Собственно, все мое разбирательство
Пирамида