малогабаритных квартирах. Ну, хорошо, сказал я, а если
сыграть эту мелодию не на кладбище, а где-нибудь в парке
культуры имени горького?
Падший ангел нерешительно пожал плечами. Наверное,
лучше этого не делать. Откуда нам знать, что там, в этом
парке, на глубине трех метров под асфальтом?
Я вынул пять рублей и положил перед горбуном.
- Гонорар,- сказал я.- Валяйте в том же духе.
Воображение у вас есть.
- Ничего у меня нет,- тоскливо отозвался горбун.
Он небрежно сунул пятерку в карман джинсов, поднялся и,
не прощаясь, пошел прочь между столиками.
- Ноты заберите!- Крикнул я ему вслед.
Но он не обернулся.
Я сидел, ожидая официанта, чтобы расплатиться, и от
нечего делать разглядывал ноты. Их всего-то было четыре
листочка, и вот на обороте последнего я обнаружил небрежную
запись шариковой ручкой: "пр. Грановского 19, "жемчужница",
клетч. Пальто".
Наверное, нервы у меня в последнее время были
немножечко на взводе, уж больно густо шли события, уж больно
расщедрился тот, кому надлежит ведать моей судьбой. Поэтому,
едва прочитав про "клетч. Пальто", я тут же вскочил, словно
шилом ткнутый, и поглядел в оконную амбразуру - сначала
налево, потом направо. Я едва не опоздал: известный мне
человек в клетчатом пальто-перевертыше, крепко сжимая локоть
златокудрого горбуна, облаченного в неопрятный брезентовый
плащ до пят, исчезал вместе с ним из поля моего зрения.
Я опустился на стул и припал к стакану.
Такой конец забавной, хотя и не столь уж приятной
истории подействовал на меня настолько угнетающе, что мне
захотелось немедленно вернуться домой и никуда сегодня
больше не ходить. Несвязные подозрения роились в моем
воображении, выстраивались и тут же разваливались сюжетики
самого отвратительного свойства, но в конце концов
возобладала самая здравая и самая реалистическая мысль: "что
я скажу Федору моему михеичу?".
Подошел официант, и я беспрекословно расплатился за
свое мясо, за свою "пепси" и за ту "пепси", которую не стал
пить падший ангел. Затем я взял свою папку, вложил в нее
ноты, пустую папку горбуна оставил на столе и пошел в
гардероб одеваться.
Всю дорогу до банной я украдкой высматривал фигуру в
клетчатом пальто, но так ничего и не высмотрел.
Конференц-зал был на этот раз пуст и погружен в
полутьму. Пройдя между рядами стульев, я добрался до двери
под надписью "писатели - сюда" и постучался. Никто мне не
ответил, и, осторожно отворив двери, я вступил в ярко
освещенное помещение вроде короткого коридора. В конце этого
коридора имела место еще одна дверь, над которой красовался
этакий светофорчик, вроде тех застекленных штуковин, какие
обыкновенно бывают над входом в рентгеновский кабинет.
Верхняя половина светофорчика светилась, демонстрируя
надпись "не входить!". Нижняя была темная, однако и на ней
можно было без труда различить надпись "входите". По правой
стене коридорчика поставлено было несколько стульев, и на
одном из них, скорчившись в три погибели и опираясь ладонями
на роскошный, хотя и потертый бювар, торчком поставленный на
острые коленки, сидел сам гнойный прыщ собственной персоной.
При виде его у меня, как всегда, подступило к горлу, и,
как всегда, я подумал: "это надо же, жив! Опять жив!".
Я поздоровался. Он ответил и пожевал провалившимся
ртом. Я сел за два стула от него и стал смотреть в стену
перед собой. Я ничего не видел, кроме основательно
обшарпанной стены, небрежно окрашенной светло-зеленой
краской, но я физически ощущал, как выцветшие старческие
глазки внимательно и прицельно сбоку меня ощупывают, как
идет в шаге от меня некая привычная мозговая работа - с
машинной скоростью тасуются некие карточки, на которых
занесено все: был или не был, состоял ли, участвовал ли, все
факты, все слухи, все сплетни и всевозможные интерпретации
слухов, и необходимые комментарии к сплетням, и строятся
какие-то умозаключения, и подбиваются некие итоги, и
формулируются выводы, которые, возможно, понадобятся впредь.
Я сознавал, конечно, что все это - мое воображение.
Старая сволочь вряд ли даже знала меня, а если и знала, то
времена уже нынче не те, старый он уже, никому он теперь не
нужен и никому не опасен. Года не проходит, чтобы не
пронесся слух, будто он почил в бозе, он теперь более
персонаж исторических анекдотов, нежели живой человек,-
гнойная тень, протянувшаяся через годы в наше время.
Тут он заговорил. Голос у него был скрипучий и
невнятный - наверное, из-за плохого протеза. Однако я
разобрал, что он полагает нынешнюю зиму ненормально снежной,
и еще что-то о климате и погоде. Я кое-как ему ответил. В
том же духе.
Этот мерзкий старик представился мне вдруг рудиментом
совсем другой эпохи. Или совсем других условий
существования. Ты перешел улицу на красный свет - и эта
тварь откусывает тебе ноги. Ты вставил в рукопись неуместное
слово - и тварь откусывает тебе руки. Ты выиграл по
облигации - и тварь откусывает тебе голову. Ты абсолютно
беззащитен перед нею, потому что не знаешь и никогда не
узнаешь законов ее охоты и целей ее существования. У кого-то
из фантастов - то ли у ефремова, то ли у беляева - описан
чудовищный зверь - гишу, пожиратель древних слонов, доживший
до эпохи человека. Человек не умел спастись от него, потому
что не понимал его повадок, а не понимал потому, что повадки
эти возникли в те времена, когда человека еще не было и быть
не могло. И человек мог спастись от гишу только одним
Скачать книгу [0.13 МБ]
Пирамида