- Не знаю, - сказал Юра со вздохом.
- Я тебе скажу, - сказал Жилин. - Ничем существенным не отличается.
Вот завтра ты будешь со своими ребятами. Завтра все тебе будут завидовать,
а ты будешь хвастаться. Мы, мол, с инспектором Юрковским... Расскажешь,
как ты стрелял в пиявок на Марсе, как своими руками вот таким стулом
изничтожил мистера Ричардсона на Бамберге, как спас синеглазую девушку от
злодея Шершня. Про смерть-планетчиков ты тоже чего-нибудь наврешь.
- Да что вы, Ваня, - сказал Юра, слабо улыбаясь.
- Ну, а почему же? Воображение у тебя живое. Могу себе представить,
как ты споешь им балладу об одноногом Пришельце. Только учти. Честно
говоря, там было два следа. Про второй след я не успел рассказать. Второй
след был на потолке, в точности над первым. Не забудь. Ну, прощай.
- Ти-ла-ла-ла и-а! - тихонько завопил сзади капитан Корф.
- До свидания, Ваня, - сказал Юра. Он двумя руками пожал руку Жилина.
Жилин похлопал его по плечу, повернулся и вышел в коридор. Юра услышал,
как в коридоре крикнули:
- Иван! Есть еще одна гипотеза! Там, в пещере, не было никакого
Пришельца. Был только его ботинок.
Юра слабо улыбнулся.
- Ти-ла-ла-ла и-а! - распевал позади капитан Корф, расчесывая рыжие
бакенбарды.
13. "КОЛЬЦО-1". ДОЛЖЕН ЖИТЬ
- Володенька, подвинься немножко, - сказал Михаил Антонович. - А то я
прямо в тебя локтем упираюсь. Если вдруг придется, скажем, делать вираж...
- Изволь, изволь, - сказал Юрковский. - Только мне, собственно,
некуда. Удивительно тесно здесь. Кто строил эти... э-э... аппараты...
- А вот так... И хватит, и хватит, Володенька...
В космоскафе было очень тесно. Маленькая круглая ракета была
рассчитана только на одного человека, но обычно в нее забирались по двое.
Мало того, по правилам безопасности при работах над Кольцом экипажу
надлежало быть в скафандрах с откинутым колпаком. Вдвоем, да еще в
скафандрах, да еще с колпаками, висящими за спиной, в космоскафе было не
повернуться. Михаилу Антоновичу досталось удобное кресло водителя с
широкими мягкими ремнями, и он очень переживал, что другу Володеньке
приходится корчиться где-то между чехлом регенератора и пультом
бомбосбрасывателя.
Юрковский, прижимая лицо к нарамнику биноктара, время от времени
щелкал затвором фотокамеры.
- Чуть-чуть притормози, Миша, - приговаривал он. - Так...
остановись... Фу ты, до чего у них тут все неудобно устроено...
Михаил Антонович, с удовольствием покачивая штурвал, глядел, не
отрываясь, на экран телепроектора. Космоскаф медленно плыл в двадцати пяти
километрах от средней плоскости Кольца. Впереди исполинским мутно-желтым
горбом громоздился водянистый Сатурн. Ниже, вправо и влево, на весь экран
тянулось плоское сверкающее поле. Вдали оно заволакивалось зеленоватой
дымкой, и казалось, что гигантская планета рассечена пополам. А под
космоскафом проползало каменное крошево. Радужные россыпи угловатых
обломков, мелкого щебня, блестящей искрящейся пыли. Иногда в этом крошеве
возникали странные вращательные движения, и тогда Юрковский говорил:
"Притормози, Михаил... Вот так..." - И несколько раз щелкал затвором. Эти
неопределенные и непонятные движения привлекали особенное внимание
Юрковского. Кольцо не было пригоршней камней, брошенных в мертвое инертное
движение вокруг Сатурна; оно жило своей странной, непостижимой жизнью, и в
закономерностях этой жизни еще предстояло разобраться.
Михаил Антонович был счастлив. Он нежно сжимал податливые рукоятки
штурвала, с наслаждением чувствуя, как мягко и послушно отзывается ракета
на каждое движение его пальцев. Как это было прекрасно - вести корабль без
киберштурмана, безо всякой там электроники, бионики и кибернетики,
надеяться только на себя, упиваться полной и безграничной уверенностью в
себе и знать, что между тобой и кораблем - только этот мягкий удобный
штурвал и не приходится привычным усилием воли подавлять в себе мысль, что
у тебя под ногами клокочет хотя и усмиренная, но страшная сила, способная
разнести в пыль целую планету. У Михаила Антоновича было богатое
воображение, в душе он всегда был немножко ретроградом, и медлительный
космоскаф с его слабосильным двигателем казался ему уютным и домашним по
сравнению с фотонным чудовищем "Тахмасибом" и с другими такими же
чудовищами, с которыми пришлось иметь дело Михаилу Антоновичу за двадцать
пять лет штурманской работы.
Кроме того, его, как всегда, приводили в тихий восторг сверкающие
радугой алмазные россыпи Кольца. У Михаила Антоновича всегда была слабость
к Сатурну и к его кольцам. Кольцо было изумительно красиво. Оно было
гораздо красивее, чем об этом мог рассказать Михаил Антонович, и все же
каждый раз, когда он видел Кольцо, ему хотелось рассказать.
- Хорошо как, - сказал он наконец. - Как все переливается. Я, может
быть, не могу...
- Притормози-ка, Миша, - сказал Юрковский.
Михаил Антонович притормозил.
- Вот есть лунатики, - сказал он. - А у меня такая же слабость...
- Притормози еще, - сказал Юрковский.
Михаил Антонович замолчал и притормозил еще. Юрковский щелкал
затвором. Михаил Антонович помолчал и позвал в микрофон:
- Алешенька, ты нас слушаешь?
- Слушаю, - басом отозвался Быков.
- Алешенька, у нас все в порядке, - торопливо сообщил Михаил
Антонович. - Я просто хотел поделиться. Очень красиво здесь, Алешенька.
Солнце так переливается на камнях... и пыль так серебрится... Какой ты
молодец, Алешенька, что отпустил нас. Напоследок хоть посмотреть... Ах, ты
бы посмотрел, как тут камушек один переливается! - От полноты чувств он
снова замолчал.
Быков подождал немного и спросил:
- Вы долго еще намерены идти к Сатурну?
- Долго, долго! - раздраженно сказал Юрковский. - Ты бы шел, Алексей,
занялся бы чем-нибудь. Ничего с нами не случится.
Быков сказал:
- Иван делает профилактику. - Он помолчал. - И я тоже.
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида