- Ну, попробую, - сказал он. - А зачем это тебе понадобилось?
- Так мне будет удобней, Володя. Пожалуйста.
Быков вдруг встал и рванул на себе застежки куртки. Юра с ужасом
глядел на него. Лицо Быкова, всегда красно-кирпичное, сделалось
бело-синим. Юрковский вдруг закричал:
- Камень! Миша, камень! Назад! Бросай все!
Послышался слабый стон, и Михаил Антонович сказал дрожащим голосом:
- Уходи, Володенька. Скорее уходи. Я не могу.
- Скорость, - прохрипел Быков.
- Что значит - не могу? - завизжал Юрковский. Было слышно, как он
тяжело дышит.
- Уходи, уходи, не надо сюда... - бормотал Михаил Антонович. - Ничего
не выйдет... Не надо, не надо...
- Так вот в чем дело, - сказал Юрковский. - Что же ты молчал? Ну, это
ничего. Мы сейчас... Сейчас... Эк тебя угораздило...
- Скорость, скорость... - рычал Быков.
Капитан Корф, перекосив веснушчатое лицо, навис над клавишами
управления. Перегрузка нарастала.
- Сейчас, Мишенька, сейчас... - бодро говорил Юрковский. - Вот так...
Эх, лом бы мне...
- Поздно, - неожиданно спокойно сказал Михаил Антонович.
В наступившей тишине было слышно, как они тяжело, с хрипом, дышат.
- Да, - сказал Юрковский. - Поздно.
- Уйди, - сказал Михаил Антонович.
- Нет.
- Зря.
- Ничего, - сказал Юрковский, - это быстро.
Раздался сухой смешок.
- Мы даже не заметим. Закрой глаза, Миша.
И после короткой тишины кто-то - непонятно, кто, - тихо и жалобно
позвал:
- Алеша... Алексей...
Быков молча отшвырнул капитана Корфа, как котенка, и впился пальцами
в клавиши. Танкер рвануло. Вдавленный в кресло страшной перегрузкой, Жилин
успел только подумать: "Форсаж!" На секунду он потерял сознание. Затем
сквозь шум в ушах он услыхал короткий оборвавшийся крик, как от сильной
боли, и через красную пелену, застилавшую глаза, увидел, как стрелка
автопеленгатора дрогнула и расслабленно закачалась из стороны в сторону.
- Миша! - закричал Быков. - Ребята!
Он упал головой на пульт и громко, неумело заплакал...
Юре было плохо. Его тошнило, сильно болела голова. Его мучил какой-то
странный двойной бред. Он лежал на своей койке в тесной, темной каюте
"Тахмасиба", и в то же время это была его светлая большая комната дома на
Земле. В комнату входила мама, клала холодную приятную руку ему на щеку и
говорила голосом Жилина: "Нет, еще спит". Юре хотелось сказать, что он не
спит, но это почему-то нельзя было делать. Какие-то люди, знакомые и
незнакомые, проходили мимо, и один из них - в белом халате - нагнулся и
очень сильно ударил Юру по больной разбитой голове, и сейчас же Михаил
Антонович жалобно сказал: "Алеша... Алексей...", А Быков страшный, бледный
как мертвец, схватился за пульт, и Юру кинуло вдоль коридора головой на
острое и твердое. Играла печальная до слез музыка, и чей-то голос говорил:
"...При исследовании Кольца Сатурна погибли генеральный инспектор
международного управления космических сообщений Владимир Сергеевич
Юрковский и старейший штурман-космонавт Михаил Антонович Крутиков..." И
Юра плакал, как плачут во сне даже взрослые люди, когда им приснится
что-нибудь печальное...
Когда Юра пришел в себя, то увидел, что находится действительно в
каюте "Тахмасиба", а рядом стоит врач в белом халате.
- Ну вот, давно бы так, - сказал Жилин, печально улыбаясь.
- Они правда погибли? - спросил Юра. Жилин молча кивнул. А Алексей
Петрович? - Жилин ничего не сказал.
Врач спросил:
- Голова сильно болит?
Юра прислушался.
- Нет, - сказал он. - Не сильно.
- Это хорошо, - сказал врач. - Дней пять полежишь и будешь здоров.
- Меня не отправят на Землю? - спросил Юра. Он вдруг очень испугался,
что его отправят на Землю.
- Нет, зачем же, - удивился врач, а Жилин бодро сообщил:
- О тебе уже справлялись с "Кольца-2", хотят тебя навестить.
- Пусть, - сказал Юра.
Врач сказал Жилину, что Юру надо через каждые три часа поить
микстурой, предупредил, что придет послезавтра, и ушел. Жилин сказал, что
скоро заглянет, и пошел его проводить. Юра снова закрыл глаза. Погибли,
подумал он. Никто больше не назовет меня кадетом и не попросит
побеседовать со стариком, и никто не станет добрым голосом застенчиво
читать свои мемуары о милейших и прекраснейших людях. Этого не будет
никогда. Самое страшное - что этого не будет никогда. Можно разбить себе
голову о стену, можно разорвать рубашку - все равно никогда не увидеть
Владимира Сергеевича, как он стоит перед душевой в своем роскошном халате,
с гигантским полотенцем через плечо и как Михаил Антонович раскладывает по
тарелкам неизменную овсяную кашу и ласково улыбается. Никогда, никогда,
никогда... Почему никогда? Как это так можно, чтобы никогда? Какой-то
дурацкий камень в каком-то дурацком Кольце дурацкого Сатурна... И людей,
которые должны быть, просто обязаны быть, потому что мир без них хуже, -
этих людей нет и никогда больше не будет...
Юра помнил смутно, что они что-то там нашли. Но это было неважно, это
было не главное, хотя они-то считали, что это и есть главное... И,
конечно, все, кто их не знает, тоже будут считать, что это самое главное.
Это всегда так. Если не знаешь того, кто совершил подвиг, для тебя главное
- подвиг. А если знаешь - что тебе тогда подвиг? Хоть бы его и вовсе не
было, лишь бы был человек. Подвиг - это хорошо, но человек должен жить.
Юра подумал, что через несколько дней встретит ребят. Они, конечно,
сразу станут спрашивать, что да как. Они не будут спрашивать ни о
Юрковском, ни о Крутикове, они будут спрашивать, что Юрковский и Крутиков
нашли. Они будут прямо гореть от любопытства. Их будет больше всего
интересовать, что успели передать Юрковский и Крутиков о своей находке.
Они будут восхищаться мужеством Юрковского и Крутикова, их
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида