Наверное, я был страшен. Чадо отшатнулось и, словно защищаясь,
вытянуло руки ладонями вперед.
- Нет! - прошептало оно. - Что вы? Что вы?..
- Отвечайте, - сказал я спокойно. - Вы вышли с ним из столовой и
направились... Куда?
- Н-никуда... просто вышли в коридор...
- А потом?
Чадо молчало. Я не видел его глаз, и это было непривычно и неудобно.
- А потом? - повторил я.
- Позовите дядю, - сказало чадо твердо. - Я хочу, чтобы здесь был
дядя.
- Дядя вам не поможет, - возразил я. - Вам поможет только одно -
правда. Говорите правду.
Чадо молчало. Оно сидело, съежившись, на кровати под большим
рукописным плакатом "Будем жестокими!" и молчало. Потом из-под черных
очков по щекам потекли слезы.
- Слезы тоже не помогут, - сказал я холодно. - Говорите правду. Если
вы будете лгать и изворачиваться, - я сунул руку в карман, - я надену на
вас наручники и отправлю в Мюр. Там с вами будут говорить совсем уже
посторонние люди. Дело идет об убийстве, вы понимаете это?
- Я понимаю... - едва слышно пролепетало чадо. - Я скажу...
- Правильное решение, - одобрил я. - Итак, вы с Олафом вышли в
коридор. Что было дальше?
- Мы вышли в коридор... - повторило чадо механически. - А дальше...
дальше... Я плохо помню, память у меня паршивая... Он что-то сказал, а
я... Он что-то сказал и ушел, а я... это...
- Никуда не годится, - сказал я, покачав головой. - Попробуйте снова.
Чадо с хлюпаньем утерло нос и полезло рукой под подушку. За носовым
платком.
- Ну? - сказал я.
- Это... это стыдно, - прошептало чадо. - И противно. А Олаф мертвый.
- Полиция, как и медицина, - наставительно произнес я, ощущая
огромную неловкость, - не признает таких понятий, как "стыдно".
- Ну ладно, - сказало вдруг чадо, гордо вздернув голову. - Дело было
так. Сначала шутки: жених и невеста, мальчик или девочка... ну, вроде как
вы со мной обращались... Он тоже, наверное, принял меня неизвестно за
что... А потом, когда мы вышли, он принялся меня лапать. Мне стало
противно, и пришлось дать ему по морде... по лицу...
- Ну? - сказал я, не глядя на него.
- Ну, он обиделся, обругал меня и ушел. Может быть, я, конечно, зря,
может, и не надо было давать волю рукам, но он тоже был хорош...
- Куда он ушел?
- Да откуда мне знать? Стану я смотреть, куда да зачем... Ушел по
коридору... - Чадо махнуло рукой. - Не знаю куда.
- А вы?
- А я... А что - я? Все настроение пропало, противно, скукотища...
Одно и оставалось - пойти к себе, запереться и напиться до чертиков...
- И вы напились? - спросил я, осторожно потягивая носом и исподволь
оглядывая номер. Кавардак в номере был страшный, все было разбросано, все
валялось кое-как, а стол был завален длинными полосами бумаги - лозунгами,
как я понял. Вешать на дверях у полицейских чиновников... Спиртным
действительно попахивало, а на полу у изголовья постели я заметил бутылку.
- Ну, натурально, я же говорю вам!
Я наклонился и взял бутылку. Бутылка была основательно почата.
- Драть вас некому, молодой человек, - сказал я, ставя бутылку на
стол, прямо на лозунг "Долой обобщения! Да здравствует мгновение!". - Вы
потом все время сидели здесь?
- Да. А что делать? - Чадо по-прежнему, видимо, по старой привычке,
старательно избегало родовых окончаний.
- А когда вы легли спать?
- Не помню.
- Ну хорошо, предположим, - сказал я. - А теперь подробно опишите все
ваши действия с того момента, как вы вышли из-за стола, и до того момента,
как вы с Олафом удалились в коридор.
- Подробно? - спросило чадо.
- Да, со всеми подробностями.
- Ладно, - согласилось чадо, показав мелкие, острые, до голубизны
белые зубы. - Значит, доедаю я десерт. Тут подсаживается ко мне пьяный
инспектор полиции и начинает мне вкручивать, как я ему нравлюсь и насчет
немедленного обручения. При этом он то и дело пихает меня в плечо своей
лапищей и приговаривает: "А ты иди, иди, я не с тобой, а с твоей
сестрой..."
Я скушал эту тираду, не моргнув глазом. Надеюсь, лицо у меня было
достаточно каменное.
- Тут, на мое счастье, - продолжало чадо злорадно, - подплывает
Мозесиха и хищно тащит инспектора танцевать. Они пляшут, а я смотрю, и все
это похоже на портовый кабак в Гамбурге. Потом он хватает Мозесиху пониже
спины и волочет за портьеру, и это уже похоже на совсем другое заведение в
Гамбурге. А я смотрю на эту портьеру, и ужасно мне этого инспектора жалко,
потому что парень он, в общем, неплохой, просто пить не умеет, а старый
Мозес тоже уже хищно поглядывает на ту же портьеру. Тогда я встаю и
приглашаю Мозесиху на пляс, причем инспектор рад-радешенек - видно, что за
портьерой он протрезвел...
- Кто в это время был в зале? - сухо спросил я.
- Все были. Олафа не было, Кайсы не было, а Симонэ наяривал в
бильярд. С горя, что его инспектор отшил.
- Так, продолжайте, - сказал я.
- Ну, пляшу я с Мозесихой, она ко мне хищно прижимается - ей ведь все
равно кто, лишь бы не Мозес, - и тут у нее что-то лопается в туалете. Ах,
говорит она, пардон, у меня авария. Ну, мне плевать, она со своей аварией
уплывает в коридор, а на меня набегает Олаф...
- Постойте, когда это было?
- Ну, знаете! Часы мне были ни к чему.
- Значит, госпожа Мозес вышла в коридор?
- Ну, я не знаю, в коридор, или к себе пошла, или в пустой номер -
там рядом два пустых номера... Дальше рассказывать?
- Да.
- Пляшем мы с Олафом, он отсыпает мне разные комплименты - фигура,
мол, осанка, мол, походка... а потом говорит: пойдемте, говорит, я вам
что-то интересненькое покажу. А мне что? Пожалуйста, можно и пойти... Тем
Скачать книгу [0.14 МБ]
Пирамида