будучи в состоянии ухватить ее в ее аллегорическом
значении, Ириней представил ее, совместно с
христианским богословием, как мы находим ее теперь в
нынешнем состоянии "первородный грех против
Адама", - учение, которое привело бы Петра в набожный
ужас, если бы он еще был жив.
Следующим поборником распространения
апостолической Преемственности является Евсевий сам.
Лучше ли слово этого армянского отца, чем слово Иринея?
Давайте посмотрим, что говорят о нем наиболее
компетентные критики. И прежде чем мы полностью
перейдем к современным критикам, мы могли бы
напомнить читателю о тех оскорбительных выражениях, с
какими нападает на Евсевия Георгий Синцелл, вице-
патриарх Константинопольский (восьмого века), за его
наглую фальсификацию египетской Хронологии. Мнение
Сократа, историка пятого века, не более лестно. Он
безбоязненно обвиняет Евсевия в извращении
исторических дат, чтобы угодить императору Константину.
В своем хронографическом труде, прежде чем приступить к
фальсификации синхронистических таблиц самому, с
целью придать хронологии Священных Писаний более
достоверный вид, - Синцелл кроет Евсевия
изысканнейшей площадной руганью. Барон Бунзен
проверил справедливость, если и не оправдал
пристойности, этих оскорбительных упреков. Его
тщательные исследования по исправлению "Египетского
хронологического перечня" Мането привели его к
признанию, что епископ Кесареи по всему своему труду "в
духе произвола и бессовестности принялся искажать
историю".
"Евсевий", - говорит он, - "является начинателем той
систематической теории синхронизмов, которая так часто впоследствии
калечила историю на своем прокрустовом ложе" [74, т. I, с. 200].
К этому автор труда "Интеллектуальное развитие
Европы" [49] добавляет:
"Среди тех, кто наиболее виновен в этом преступлении, должно
быть отмечено имя знаменитого Евсевия, епископа Кесареи!" (с. 147).
Не будет ошибкой напомнить читателю, что это тот же
самый Евсевий, который обвиняется в том, что он вставил
в текст знаменитый параграф, касающийся Иисуса [151,
XVIII, 3], который был таким чудесным образом найден в
его время в писаниях Иосифа Флавия; до этого времени эта
вставка оставалась совершенно неизвестной. Ренан в своей
"Жизни Иисуса" придерживается противоположного
мнения.
"Я полагаю, говорит он, "что абзац, относящийся к Иисусу,
подлинный. Он совершенно подходит по стилю Иосифу; и если этот
историк упомянул Иисуса, то именно так он должен был говорить о
нем".
Прося прощения у этого выдающегося ученого, мы
опять должны ему возразить. Оставляя в стороне его
осторожное "если", мы только покажем, что хотя этот
короткий абзац может, возможно, быть подлинным и
"совершенно подходить по стилю Иосифу", несколько его
вводных слов являются более поздними ощутимыми
подделками; и что "если" Иосиф, вообще, упомянул
Христа, то не так "он должен был говорить о нем". Весь
этот абзац состоит из нескольких строк и гласит:
"В то время был Иасус, "мудрый человек", если, в конце
концов, правильно называть его человеком! (?????), ибо он совершал
поразительные деяния и был учителем таких людей, которые внимают
"истине" с удовольствием... Это был Помазанник (!!). И когда по
обвинению первых людей среди нас он был осужден Пилатом на крест,
те, кто любили его, не переставали любить его. Ибо он показался им на
третий день живым, и боговдохновленные пророки рассказывали это и
многие другие чудеса о нем".
Этот абзац (из шестнадцати строк в оригинале)
заключает в себе два недвусмысленных утверждения и
одну оговорку. Последняя выражена следующим
предложением: "Если, в конце концов, правильно называть
его человеком". Недвусмысленные утверждения
заключаются в "Это был ПОМАЗАННИК" и в том, что
Иисус "показался им на третий день живым". История
представляет нам Иосифа как цельного,
бескомпромиссного, упрямого, ортодоксального еврея, хотя
и он писал для "язычников". Будет правильно обратить
внимание, в какое ложное положение эти выражения
поставили бы истинного правоверного еврея, если бы они
действительно исходили от него. Их "Мессию" ждали тогда
и ждут до сих пор. Мессия есть Помазанник, и наоборот. И
Иосифу вкладывают в уста слова, которыми он признает,
что "первые люди" среди них обвинили и распяли на
кресте своего Мессию и Помазанника!! Нет надобности
далее комментировать такую несообразную нелепость
даже тогда, когда ее поддерживает такой зрелый ученый
как Ренан.
Что же касается принадлежащего к отцам церкви
смутьяна Тертуллиана, которого де Мюссе прославляет в
компании с другими полубогами, - он рассматривается
Реусом, Бауром и Швейглером в совсем другом свете.
Недостоверность сообщаемого и неточность Тертуллиана
часто очевидны, говорит автор "Сверхъестественной
религии". Рей характеризует его христианство как "вpre,
оскорбительное, грубое, жестокое". Оно без набожности,
без милосердия, иногда даже без верности, когда он
оказывается перед оппозицией.
"Если", - замечает этот автор, - "во втором веке все партии, за
исключением некоторых гностиков, были нетерпимы, то Тертуллиан
был самый нетерпимый изо всех!"
Пирамида