посредством своих движений, названия которых - хотеть, обдумывать,
заботиться, советоваться, строить мнения истинные и ложные,
находиться в состоянии радости, печали, уверенности, боязни,
ненависти, любви, вместе со всеми такими первичными движениями,
которые сопряжены с этими... будучи богинею сама, она всегда берет
себе в союзники НОУС, бога, и дисциплинирует все правильно и
удачно; но если она вместе с Annoia, а не nous - она во всем поступает
наоборот".
В этом изложении, как и в буддийских текстах,
отрицательное рассматривается как сущностное
существование. Уничтожение входит в эту же категорию.
Положительное состояние есть сущностное бытие, но не
проявление как таковое. Когда дух, по буддийской
терминологии, вступает в нирвану, он теряет объективное
существование, но сохраняет субъективное. Для
объективного ума это есть превращение в абсолютное
ничто; для субъективного - НИ-что, ничто, что можно
было бы развернуть перед чувствами.
Эти довольно подробные цитаты были необходимы для
нашей цели. Лучше, чем что-либо другое, они
демонстрируют согласие между старейшими "языческими"
философиями - которым "не помогал свет божественного
откровения", если применить любопытное высказывание
Лебулэ в адрес Будды - и ранним христианством
некоторых отцов. Как языческая философия, так и
христианство, однако, обязаны своими возвышенными
идеями о душе и духе человека и непознаваемом Боге
буддизму и индусскому Ману. Нет ничего удивительного в
том, что манихейцы утверждали, что Иисус был
пермутацией Гаутамы; что Будда, Христос и Ману были
одним и тем же лицом [528, т. I, с. 817], так как учения
первых двух были тождественны. Это была доктрина
старой Индии, которой придерживался Иисус, когда
проповедовал полный отказ от мира и его тщеты, чтобы
достичь Царствия Небесного, нирваны, где "люди не
женятся и не выходят замуж, но живут подобно ангелам".
Опять-таки, это была философия Сиддхартхи-Будды,
которую проповедовал Пифагор, утверждая, что эго (????)
было вечно с Богом, и что только душа проходила через
различные стадии (индусские Рупа локи), чтобы достичь
божественного превосходства; между тем как thumos
возвращался на землю, и даже phren уничтожался. Таким
образом, метемпсихоз был только последовательностью
наказаний через небеса-прибежища (называемые
буддистами - Зион) чтобы освободиться от внешнего
ума, освободить ноус от phren или души, буддийской
"Виньянаскандая", того принципа, который живет,
завися от кармы и сканд (групп). Именно последние,
метафизические олицетворения "деяний" человека, добрых
или плохих, после смерти его тела воплощаются, так
сказать, и образуют свои многие невидимые, но
неумирающие соединения, входящие в новое тело или,
вернее, в эфирное существо, в двойник того, кем человек
был морально. Именно астральное тело каббалиста и
"воплотившиеся деяния" образуют новое чувствующее "я",
так как его Аханкара (эго, самосознание), данное ему
верховным Владыкою (дыханием Бога), никогда не может
погибнуть, ибо оно бессмертно per se как дух; отсюда
страдания новорожденного "я", которые длятся до тех пор,
пока он не избавится от всех земных мыслей, желаний и
страстей.
Теперь мы видим, что "четыре тайны" буддийской
доктрины были так же мало поняты и оценены, как и
"мудрость", на которую намекал Павел и которая
говорилась "между совершенными" (посвящеными),
"мудрость мистерий", которой "никто из архонов века сего
не познал" [1 Коринф., II, 6, 7, 8]. Четвертая степень
буддийской Дхианы, плод самадхи, ведущий к
высочайшему совершенству, к Виконддхам - термин,
правильно переведенный Бюрнуфом глаголом
"совершенствовать" [307, c. 806] совсем неправильно
понята другими, равно как и самим Бюрнуфом. Определяя
состояние Дхианы, Сент-Илер аргументирует так:
"Наконец, достигнув четвертой степени, аскет больше не обладает
этим чувством блаженства, как бы затемнено оно ни было... он также
утерял всю память... он достиг бесчувственности, такой близкой к
нирване, как только можно... Однако, эта абсолютная бесчувственность
отнюдь не является препятствием аскету в приобретении в этот самый
момент всезнания и магических сил; это явное противоречие, о
котором буддисты беспокоятся не более, чем о многих других" [529,
95].
А зачем им беспокоиться, когда эти противоречия, по
сути дела, совсем не являются противоречиями? Не
пристало нам говорить о противоречиях в религиях других
народов, когда противоречия в нашей собственной религии
породили, кроме трех великих взаимоборствующих
церквей - римской, протестантской и восточной, - еще
тысяча и одну весьма любопытных меньших сект. Как бы
то ни было, у нас имеется термин, применяемый к одному и
тому же понятию буддийскими святыми
"нищенствующими" и Павлом, апостолом. Когда
последний говорит: "Чтобы достигнуть воскресения
мертвых... не то, чтоб я уже достиг, или усовершился" (стал
посвященным) [Филиппийцам, III, 11-14] - то он
пользуется выражением, обычным среди посвященных
буддистов. Когда буддийский аскет достиг "четвертой
степени", - его считают архатом. Он производит всякого
рода феномены исключительно силою своего
освобожденного духа. Архат тот, говорят буддисты, кто
приобрел силу летать по воздуху, стать невидимым,
Пирамида