Мы не должны забывать, что христианская церковь
своими каноническими Евангелиями, а, следовательно, и
всей религиозной догматикой, обязана "Sortes Sanctorum".
He будучи в состоянии прийти к соглашению, которое из
тогда существовавших многих Евангелий являлось
наиболее боговдохновенным, таинственный Никейский
Собор решил предоставить решение по этому запутанному
вопросу чудодейственному вмешательству. Этот Никейский
Собор вполне может быть назван таинственным. Тайна
заключалась уже в самом мистическом числе 318
епископов, что так сильно подчеркивает Варнава (VIII, 11,
12, 13); в добавление к этому у писателей древности нет
единого мнения по поводу времени и места, где этот собор
состоялся, и даже по поводу того, какой епископ
председательствовал. Несмотря на высокопарные
восхваления Константина, Сабин, епископ Гераклеи,
утверждает, что "за исключением Константина,
императора, и Евсевия Памфила, епископы представляли
собой сборище неграмотных простых тварей, которые
ничего не понимали", что значит сказать, что они
представляли собой сборище глупцов. По-видимому,
таково было о них и мнение Паппа, который рассказывает
нам о той магии, к которой они прибегали, чтобы решить,
которые Евангелия являются истинными. В своем
"Синодиконе" относительно этого Собора Папп говорит:
"Беспорядочно смешав все книги - которые были представлены
Собору для выбора - под алтарем в церкви, они (епископы) обратились
к Господу с молитвой, чтобы вдохновенные писания могли выбраться на
алтарь, тогда как сомнительные оказались бы под алтарем, и так оно
произошло".
Только никто нам не рассказывает, у кого были ключи
от собора в течение ночи!
Поэтому на основании показаний очевидцев из
духовенства мы вправе сказать, что христианский мир
обязан своим "Словом Божиим" тому методу гадания, за
пользование которым церковь впоследствии приговаривала
к казни несчастных жертв, как колдунов, чарователей,
магов, ведьм и предсказателей, и сжигала их тысячами!
Рассматривая этот поистине божественный феномен
самосортирующихся рукописей, отцы церкви говорят, что
сам Бог руководит этими "Sortes". Как мы уже показали в
другом месте, Августин признается, что он сам пользовался
этим видом гадания. Но мнения, как и религии,
базирующиеся на откровениях, подвержены изменениям.
То, что почти тысячу пятьсот лет обманно навязывалось
христианскому миру как книга, каждое слово которой было
написано под непосредственным руководством Святого
Духа, в которой ни один слог, ни одна запятая не могли
быть изменены без святотатства, - теперь переводится,
пересматривается, исправляется, и из нее изымаются
целые стихи, а в некоторых случаях целые главы. И все
же, как только новое издание выходит, его врачеватели
хотят, чтобы мы приняли его, как новое "Откровение"
девятнадцатого века, в противном случае нас будут
считать нечестивцами. Таким образом, мы видим, что
непогрешимой церкви нельзя доверять ни внутри, ни вне
ее владений больше, чем благоразумие допускает.
Предки наших современных духовных лиц нашли
авторитетное утверждение для "Sortes" в стихе, где
сказано: "Жребий брошен, но располагается он по воле
Господней"; а в наше время их прямые наследники
придерживаются мнения, что "располагается он по воле
Дьявола". Возможно, что они бессознательно начинают
подтверждать учение сирийца Бардезана, что деяния Бога,
так же как и деяния человека, подчинены необходимости?
Нет сомнения также, что христианская чернь так
быстро разделалась с неоплатониками по острой
"необходимости". В те дни доктрины индусских
натуралистов и допотопных пиронистов были забыты, если
они вообще когда-либо были известны кому-либо, за
исключением нескольких философов; и м-р Дарвин со
своими современными открытиями даже и не упоминался
в пророчествах. В данном случае закон, что выживает
наиболее приспособленный, был перевернут; неоплатоники
были обречены на истребление в тот день, когда они
открыто стали на сторону Аристотеля.
В начале четвертого века толпы начали собираться у
дверей академии, где ученая и несчастная Ипатия излагала
доктрины божественного Платона и Плотина и тем
препятствовала прогрессу христианского прозелитизма.
Она слишком успешно рассеивала туман, нависший над
религиозными "тайнами", выдуманными отцами, чтобы не
посчитать ее опасной. Уже этого одного было бы
достаточно, чтобы подвергнуть опасности ее и ее
последователей. Именно учения этого языческого философа
были так свободно заимствованы христианами, чтобы дать
завершающий мазок своей иначе непонятной схеме, что
соблазнило многих на присоединение к этой новой
религии; и теперь свет Платона начал так неудобно светло
сиять над набожным штопанием, что каждому стало видно,
откуда произошли доктрины "откровения". Но
существовала еще большая опасность. Ипатия училась у
Плутарха, главы Афинской школы, и научилась там всем
тайнам теургии. Пока она была жива и учила множество
людей, нельзя было творить никаких божественных чудес
в присутствии того, кто мог бы раскрыть их естественные
причины. Ее судьбу решил Кирил, красноречие которого
она затмевала и чей авторитет, построенный на
вырождающихся суевериях, должен был уступить ее
Пирамида