слишком трансцендентально, чтобы наши
материалистические скептики стали уделять ему хотя бы
малейшее внимание. Идея, что строение человека так же,
как и вселенной, образовано из треугольников - кажется
абсурдной и смешной нескольким его переводчикам. Один
единственный из последних профессоров Джовитт в своем
предисловии к "Тимею" честно замечает, что современный
физик-философ "едва ли признает заслугу быть теми
"костьми", из которых он сам поднялся к высшему
знанию" [30, т. II, с. 508]; забывая, как много помощи
получили физические науки сегодняшнего дня от
метафизиков древности. Если, вместо споров и указаний на
недостаточность и иногда отсутствие терминологии у
Платона и также строго научных определений в его трудах,
мы начнем тщательно анализировать их, то в одном только
"Тимее" мы обнаружим, несмотря на его ограниченные
размеры, зародыши всех новых открытий. Кровообращение
и закон всемирного тяготения в "Тимее" ясно упомянуты,
хотя первый из этих фактов, может быть, не так ясно
обрисован, чтобы противостоять повторным атакам
современной науки; ибо, по словам профессора Джовитта,
открытие, что кровь вытекает с одной стороны сердца по
артериям, чтобы вернуться в него с другой стороны по
венам, не было ему известно, хотя Платон прекрасно был
осведомлен о том, "что кровь находится в постоянном
движении".
Метод Платона, подобно геометрическому, был
методом суждений, идущих от всеобщего к частному.
Современная наука напрасно ищет первопричину в
перемещениях молекул; Платон искал и находил ее среди
величественно проносящихся миров. Ему было достаточно
знать великий план творения и быть в состоянии
проследить самые мощные движения вселенной через их
изменения до их конечных состояний. Мелкие подробности
вселенной, наблюдением и классификацией которых с
такой старательностью занимается современная наука, не
привлекали внимания философов старины. Отсюда
получилось, что в то время как мальчишка-пятиклассник из
английской школы может более учено болтать о мелочах
физической науки, чем сам Платон, с другой стороны,
самый тупой из учеников Платона мог сказать больше о
великих космических законах и их взаимоотношениях и
мог продемонстрировать гораздо лучшее знакомство с
ними, а также управлять оккультными силами, скрытыми
за этими законами, чем наиболее ученый профессор
наиболее знаменитой академии наших дней. Этот так мало
понятый факт, которого не заметили и не оценили
переводчики трудов Платона, объясняет все это
самовосхваление, в какое впадаем мы, современники, когда
говорим об этом философе и о подобных ему.
Приписываемые им ошибки по анатомии и физиологии
преувеличены чрезмерно, чтобы удовлетворить наше
самолюбие на идее о нашей превосходящей учености, и
вследствие этого мы упускаем из виду блеск и красоту
разума, которыми украшены века прошлого, словно кто-то
в воображении стал увеличивать солнечные пятна до того,
что это яркое светило оказалось полностью в затмении.
Невыгодность современных научных исследований
проявляется в том факте, что в то время, как мы имеем
названия для наиболее незначительных частиц минералов,
растений, животных и человека, - наимудрейший из
наших учителей не в состоянии сказать нам ничего
определенного о той жизненной силе, которая производит
изменения в этих царствах природы. Нет необходимости
приводить другие подтверждения к сказанному, чем те,
которые по этому поводу высказаны самими высшими
авторитетами науки.
Немало требуется мужества человеку, занимающему
видное положение в мире науки, чтобы справедливо
воздать должное достижениям древних перед лицом
широкой публики, которой не хочется ничего другого, как
их унижения. Когда мы встречаемся с подобным случаем,
мы с радостью кладем лавровый венок к ногам такого
отважного и честного ученого. Такими являются профессор
Джовитт, глава Болиолского колледжа, и профессор Региус
из Оксфордского университета, знаток греческого языка,
который в своем переводе трудов Платона, говоря о
"физической философии древних в целом", отдает ей
справедливость:
1. "Что идея существования звездных туманностей была получена
от физиков древности". Поэтому ее нельзя обосновывать на
телескопических открытиях Гершеля, как это делает Дрейпер [48, с.
240] 2. "Что животные развились из переселившихся на сушу лягушек, а
человек развился из животного - этого мнения придерживался
Анаксимен в шестом веке до Р. X.". Профессор мог бы к этому
добавить, что эта теория существовала за несколько тысяч лет до
Анаксимена; что она пользовалась признанием среди халдейцев, и что
дарвинская теория эволюции и обезьянья теория имеют допотопное
происхождение. 3. "...что даже Филолай и ранние пифагорейцы верили,
что земля - это небесное тело, вращающееся в космосе как и другие
звезды". Таким образом Галилей, изучая некоторые фрагменты
Пифагора, которые, как доказывает Рюхлин, должны были еще
существовать в дни флорентийского математика; и, кроме того,
будучи знаком с доктринами старых философов, только снова
подтвердил доктрину, которая преобладала в Индии в отдаленнейшей
древности. 4. Древние "...думали, что у растений имеется пол так же,
как у животных". Таким образом нашим современным
естествоиспытателям пришлось только следовать по стопам своих
предшественников. 5. "Что музыкальные ноты зависят от относительной
длины и натяжения струны, которая их испускает, и что они измеряются
Пирамида
